Все трое мальчиков разразились смехом. Я лишь однажды или дважды видела Чарльза танцующим, когда он был совсем ребенком – и не стыжусь признаться, что его танец не способен вызвать прилива материнской гордости. Бедный мальчик не обладает ни чувством ритма, ни грацией, а его могучая фигура выглядит на редкость комично.
Чарльз подхватил шутку, хоть и притворился, будто рассержен, и свирепо погрозил брату кулаком.
– Ах вот как, ты не хочешь мной полюбоваться? А впрочем, я не хочу перепугать королеву. Лучше уж я выйду и произнесу речь, вот и все. Зато какая это будет речь!
Я смеялась вместе с мальчиками и так увлеклась, что не заметила, что Гетта подобралась к очагу, перед которым сидел Джосайя. Только услышав его голос, я повернулась и увидела, что наша дочь сидит на подлокотнике и дергает отца за рукав.
– Да, Генриетта Мария? В чем дело? – Она глядела на него своими большими глазами, зелеными с золотыми и рыжими искорками. – Ну, чего ты хочешь?
Я должна была уже тогда все понять. Я должна была обратить внимание на тень, пробежавшую по его лицу, на зловещее, внезапно повисшее молчание. Но нет – я просто сидела и молча глядела на них, смотрела, как Гетта, с глазами, полными ожидания, тычет пальчиком себе в грудь.
– Ну что же ты? – выкрикнул Чарльз. – Говори, Гетта!
Мальчики снова захохотали.
– Отстань от нее, Чарльз! – резко прикрикнула я, но мальчики лишь сильнее зашлись смехом. Они так разошлись, что осмеяли бы, пожалуй, саму смерть.
– Я же просто пошутил, матушка.
– Не представляю, что пытается мне сообщить Генриетта Мария, – сказал Джосайя. – Анна, ты что-нибудь понимаешь?
Медленно, изящно Гетта поднялась на носочки и сделала изумительный пируэт, подняв чуть согнутые руки над головой с черепаховым гребнем в волосах. Она походила на прекрасный сон, на фею, на танцовщицу из французской придворной труппы. Я и не знала, что она может так танцевать. Но это зрелище не вызвало у меня ни удовольствия, ни радости. Я увидела радость на ее личике, потом виновато-хмурое лицо Джосайи, и внезапно всё поняла.
– Она хочет узнать свою роль! – осенило между тем Генри. – Какая роль в этом представлении будет у Генриетты Марии, отец?
Нет, подумала я. Только не так. Не на глазах у ее братьев. Но Джосайя это сделал. Задумчиво поболтал вино в бокале и сказал очень-очень тихо:
– Генриетта Марии не будет участвовать в представлении.
Девочка резко опустилась с носочков на полную ступню. Я не могла поднять на нее глаз. Отвернувшись, я стала глядеть на поленья в камине, желая, чтобы огонь поглотил меня.
– Даже в маленькой роли? – голос Чарльза – он прозвучал слишком громко, слишком беззаботно. – Я уверен, мы можем ее куда-нибудь вставить. Без речей, конечно!
Джеймс и Генри прыснули.
– Ей пока рано, – ответил Джосайя. – Она слишком мала для подобных вещей. Она посидит с нами за столом, а потом пойдет спать.
Мальчики провели вне дома слишком много времени. Они не распознали предупреждение в отцовском голосе. Упиваясь своим остроумием, они продолжали придумывать все новые идеи.
– Сделаем ее купидоном.
– Любовь слепа, так почему ей не быть немой?
– Пусть танцует в комической интерлюдии!
– А если нарядить ее демоном? Знаете, такие маленькие демонята?
– О да, они самые шустрые. У мистера Джонса они всегда выскакивают из облака дыма.
– Он ведь использует для этого королевских карликов?
– Да, но карликов вечно не хватает. Переоденьте девочку и нарисуйте ей бороду, говорю я вам.
– Хей-хо! Мы поместим ее в зверинец! Ее величество обожает странных и забавных людей.
– Уверяю вас, нет никого забавнее нашей сестрицы.
– Довольно! – из бокала Джосайи выплеснулось вино, так резко он выпрямил спину. – Довольно, уймитесь. – Его низкий, рычащий голос перекрыл шум голосов и буквально проник мне под кожу. – Что за пустая болтовня! Я полагал, что вы выросли и стали взрослыми мужчинами.
Мальчики, мигом утихнув, стояли с опущенными головами.
– Мы только…
– Неважно, Генри. Скоро здесь будут король и королева, понимаете ли вы это? Допустимо ли, чтобы мои сыновья вели себя, как шуты?
– Нет, отец.
– Я сказал, что Генриетта Мария не останется на представление, и разговор окончен.
Если бы она топнула ногой, заплакала или толкнула меня, как тогда в саду – я бы стерпела. Но ничего этого Гетта не сделала. Она упала на колени рядом с камином и положила руки на колени. Она не зарыдала. Не пошевелилась. Только не отрываясь смотрела на огонь, как только что смотрела я, будто прозревая что-то в его глубине.
Все уже ушли спать, но ни Лиззи, ни мне не удавалось сдвинуть Гетту с места. Мы не могли уговорить ее посмотреть на нас. Она словно превратилась в одну из этих деревянных досок, с отсутствующим выражением на застывшем лице.
– Может, попробовать ваши бриллианты? – предложила Лиззи.
Я надела их на тонкую шейку Гетты, но все было тщетно. Они висели на ней, мерцая, переливаясь и вспыхивая то красным, то оранжевым.
Так мы и оставили ее там, смотреть, как поленья превращаются в горки золы. Моя дочурка, одна в темноте, наедине с догорающими огнями.
* * *Я не могу уснуть. В ушах все звучат и звучат мелодии, которые, кажется, никогда не выветрятся из моей памяти. А стоит закрыть глаза, как я вижу палевый шелк, пунцовую тафту и кружева с золотыми нитями. Кажется, будто я все еще продолжаю танцевать. Сердце мое танцует. Джосайя оказался прав: это был триумф.
Они прибыли вскоре после полудня, сопровождаемые почетным эскортом, со множеством глашатаев и лейб-гвардейцами королевы. Величественное зрелище: сверкающая, многоцветная лента из коней, доспехов, стягов растянулась по дороге и вилась вдоль реки, уходя за холмы. Фейфордские пуритане, все до одного, попрятались в своих домишках и не мешали кавалькаде – правда, ни один не вышел поприветствовать высоких гостей. Я была к этому готова и наняла простолюдинов из Торбери Сент-Джуд, чтобы изображали верных подданных. Они не подвели и справились с этой задачей.
Как только королевская чета вступила на мост, раздались фанфары – это заиграли музыканты на борту барки. От грохота сотен копыт во все стороны разлетались галки. Из пасти каменной собаки – фонтана – било красное вино, стекая в бассейн.
Король оказался меньше ростом, чем я ожидала, и очень стройным, чтобы не сказать щуплым. Облаченный во все черное, с острой бородкой и сонными глазами, он выглядел старше своих лет. Единственным отступлением в его строгом облике был широкий воротник из серебряных кружев, изящных и тонких, как паутинка.
Но она! Увидев, как королева, легкая, миниатюрная, соскакивает с лошади, я чуть было не лишилась чувств. Она была обворожительна, умна
