Ее визитную карточку он сунул в нагрудный карман, словно пополняя коллекцию. А вечером, немного придя в себя, эксперт Шапталь вынула из картотеки карточку иную – с его фамилией. Затем достала листок с кругом посередине, положила на стол – и ударила кулаком прямо по написанному в центре имени. Боли не почувствовала, словно рука обратилась в камень.
Господин Прюдом исчез без следа. Остался – Шеф.
4– Да пусть говорят, чего им хочется, – махнул рукой один из «красных» (кличка – Лейпциг). – Пропаганда – она и есть пропаганда. Я в плен и сам не собираюсь.
Пили чай, настоящий, если судить по запаху, только очень бледный, почти прозрачный.
– Чего я русским товарищам скажу? Не захотел в «кацете» подыхать – и записался в ублюдки? Такое и вправду не поймут. А если уйти, да еще с оружием, да в отряд собраться…
Не договорил, на соседей покосился. Слева-то свои, «красные», а вот справа…
– И за кого драться, камрад? – вяло отреагировал правый фланг (кличка Капсюль). – За румын? В Испании хоть понятно, свои – чужие. Против русских, я, между прочим, и повоевать согласен. Но, конечно, не ублюдком.
К чаю, к всеобщему изумлению, полагался сахар, по целых два кусочка на каждого. Настроение сразу поднялось, потому и не ругались, фразами перекидывались.
С утра – пробежка, впереди – загадочная «тактика». Это ничуть не пугало, после Губертсгофа происходящее очень напоминало внезапный отпуск с усиленной кормежкой.
– Только по-настоящему воевать нам, думаю, не придется. Кому мы такие нужны? Солдата год учить надо, а уж, к примеру, разведчика или диверсанта! Будем тыловой командой, вагоны разгружать или, допустим, дороги ремонтировать.
Лонжа невольно кивнул. Расписание видел не только он, и выводы у всех совпадали. В этом не было бы ничего странного, и такие команды на войне нужны, – если бы не памятный разговор в следственном кабинете «Колумбии».
«А кого прикажете набирать? Трусов, слюнтяев и задохликов? Этот, чтобы выжить, станет драться до конца».
Серый гауптман имел в виду явно что-то другое. Может, и приплел ради красного словца, планку повыше ставил. Задохлики и трусы на войне и вправду не нужны…
«Ты еще меня возненавидишь, парень. И будет за что».
Гауптман появлялся в роте не чаще раза в день. В дела не вмешивался, разговаривал лишь со взводными и герром обер-фельдфебелем. Не кричал, не ругался, зуботычины не раздавал. За что ненавидеть-то? Ведь именно гауптман вытащил их всех из «кацета»! А между тем, сказано было так, что Лонжа поверил.
«Так и должно быть, готовься».
– Время вышло, – напомнил взводный, появляясь возле стола. – Через минуту – построение.
Окинул взглядом личный состав.
– Лонжа! Я вас не обрадую. Господин обер-фельдфебель вызывает.
– К Столбу прислонили парня, – сочувственно вздохнул кто-то.
От большой горы – большая тень. Гром гремит высоко, главное – вверх не тянуться. Гремит – и пусть себе.
– В самоволку, значит, ходим? Освоился, хитр-р-рец? А если поймаю?
– Значит – не повезет, – рассудил Лонжа. – Но ведь пока не поймали, герр обер-фельдфебель?
Гора надвинулась, задышала тяжело, дохнула жаром.
– Не спешите радоваться, цир-р-рковой. Поймать вас всегда успею, невелик тр-р-руд. Солдат без самоволки – не солдат, бегали – и бегать будут. А вы мне пока в стр-р-рою нужны.
Гром стих, привычное рычание пропало без следа.
– Моя задача, цирковой, не в том, чтобы сделать из всякой швали настоящих бойцов. Не тот материал. Вас, которые из «кацета», можно испугать только смертью. А такое действует только один раз, потом даже к смерти привыкают.
Лонжа невольно кивнул.
– Согласны? Вот я и напугаю всего один раз. Точнее, это сделаете вы, Лонжа. Но сначала скажу, что мне требуется. Вашу банду я должен слегка обтесать – и передать по назначению. Но вы – умные, умирать не хотите. Единственный выход для вас – бежать, или отсюда, или по пути следования. Правильно говорю?
Можно было и не отвечать, но Лонжа все-таки не смолчал.
– Так точно. Только отсюда – труднее.
– Это если не помогут, – голос упал до шепота. – Не только вы один круги по ночам пишете. Шнапса здесь не купишь, другое вам нужно. Может, и нащупали уже ниточку. Поэтому, Лонжа, передайте своим. За побег одного – расстреляют все отделение, сразу, без всякого трибунала. А если массовый, то всех на месте уложат, не разбирая. Таких рот, как ваша, несколько, убыток невелик.
Он помотал головой – не поверил. Но шепот был настойчив.
– Вы, ублюдки, не в Вермахте, а по лагерному ведомству проходите. Так что на бумаге это будет самая настоящая попытка к бегству. Массовый побег, ясно, цирковой? Может, и задумано так, чтобы до фронта только самые покорные дотянули. Поэтому и не станут вас пока на всякой мелочи ловить – и караулы лишние ставить. Если утром на построении кого-то не окажется, вот тогда и разберемся. А мне одно облегчение выйдет, в настоящую часть вернут. Рассказал я вам, Лонжа, все, как есть, а дальше – сами думайте.
Он закусил губу, помедлил немного – и решился.
– Герр обер-фельдфебель! А зачем такие, как мы, на фронте?
Ждал грома и молний, но вместо него услыхал лишь легкое громыхание. Начальство изволило рассмеяться.
– А я и сам голову ломаю. На подсобные р-р-работы вас ставить опасно – р-р-разбежитесь. Если бы мне в батальон такой подар-р-рочек прислали, я бы в пер-р-рвой же атаке вас из тр-р-раншеи выгнал – и пулеметами сзади подстегнул. А за вами, смер-р-ртничками, настоящие бы солдаты в бой пошли. Думаю, так оно и случится – если доживете.
«Если доживешь, мой Никодим!» – улыбнулась та, что стояла рядом.
* * *– Тема сегодняшнего занятия – марш-бросок на
