– Мне с вами не повезло, шеф. Я искала преступника, а нашла… Нашла вас. Но вы не виноваты. Не обращайте внимания и спокойно занимайтесь своей очень-очень важной операцией… Одного не пойму, почему вам нравится именно Жерико? У него во всех работах форма не соответствует содержанию. Может быть, из-за этого?
* * *Хрусталь исчез, став тяжелым холодным гранитом. Дворец вырос, ощетинился острыми зубьями надвратных башен, темные окна мертво смотрели в ночь. Но музыка продолжала играть. Знакомое танго, невыразимо прекрасное, каким и положено быть последнему в жизни танцу.
Ни к чему объясненья, Все закончилось к сроку, Он богат и прекрасен, А я – никто.Матильда Верлен переступила порог огромного, наполненного черной пустотой зала и протянула руку. Тот, кто ждал во тьме, подхватил и повел, сначала медленно, потом резко ускоряя темп. Шаг вперед, в сторону, в бок…
– Мне уже все равно, – шепнула девушка темноте. – Не стала художником, и сыщика из меня не вышло. Даже стихи писать не умею, как мой дед. Лучше бы мне с Вероникой обменяться. Она хоть знает, за что придется умирать.
– Так узнай, – ответила темнота. – И тогда тебе будет не все равно.
Лишь одно воскресенье, О другом не прошу я, День любви и улыбок, Мой лучший день… 5К следующей ночи в их отделении остались только семеро из одиннадцати. Один исчез еще на аэродроме, второго, дезертира Бомбу, потеряли в бою у перекрестка. Еще одного фельдфебель забрал с собой днем – поднял и увел, не сказав ни слова. Вначале не поняли сквозь сон, а потом поздно было спрашивать. С вечерней зарей построили, провели переклички, проверили бумаги в карманах и рюкзаках.
Где остальная рота, никто не знал. Взвод тоже стал меньше, на перекличке не досчитались троих. И снова ни вопросов, ни минуты молчания, ни «пал смертью храбрых…».
– Бего-о-ом!..
На этот раз не по просеке, а прямо через густой, поросший колючим малинником лес. Где-то за кронами светила Луна, но внизу царила глухая тьма. Поэтому бежали не спеша, то и дело переходя на шаг. Новички в середине, между двумя «настоящими» взводами. Минут через сорок сделали короткий привал, упав на сырую холодную траву, затем снова «Бего-о-ом!», теперь по узкой, еле различимой тропинке.
А еще через полчаса Лонжа увидел, как бежавший перед ним (дезертир Штурм) на миг остановился, чуть не сбив его с ног, и, резко повернувшись, бросился влево, в самую чащу. И тут же сзади негромко крикнул один из небритых. Там тоже пусто – дезертир Затвор исчез, кинувшись направо, прямо сквозь колючие кусты.
– Стой! Садись!.. На землю, на землю!..
В лицо ткнулся ствол карабина. Небритые действовали быстро и четко, десяток окружил новичков, остальные, не сговариваясь, кинулись в разные стороны, вдогон.
– Не предупредили, – шевельнул губами дезертир Митте. – Сразу видно, «черные»! Теперь нас всех…
Лонжа посмотрел наверх, на еле различимый за густой листвой лунный диск. Если что, все равно лучше тут, чем в расстрельном подвале или на лагерном плацу. Жаль, что карабин пуст…
Первым привели дезертира Штурма. Волокли двое, еще один подталкивал в спину.
– Становись!
Беглеца поставили на колени, фельдфебель расстегнул кобуру, достал пистолет. Затем взглянул на неровный строй «новичков».
– Бежать не имеет смысла, ребята. Вас не учили. И уже не научат.
Выстрел… Тело завалилось на бок, дернулось. Затихло…
Еще через десять минут четверо приволокли Затвора, уже мертвого. Бросили у тропинки, пнув для верности тяжелым ботинком. Выстрелов не было, управились тихо. Значит, учили не зря.
– Напра-а-аво! Командирам отделений проверить оружие и снаряжение.
– У меня есть патрон, – шепнул Ганс Штимме. – На аэродроме поднял. Винтовочный, но к карабину не подходит.
– Бего-о-ом!
Минус двое. Семеро побежали дальше.
* * *Ближе к полуночи перешли на шаг, а там и вовсе остановились – на этот раз в неглубоком, заросшем высокой травой овраге. Сразу же стало холодно, и кое-кто поспешил достать шинели из скаток.
– Можно курить, – разрешил фельдфебель. – Разговаривать тоже, но тихо.
Лес окружал их со всех сторон, где-то в глубине перекликались ночные птицы, глухо ухнул филин – раз, другой, третий.
– По наши души, – проговорил кто-то.
Лонжа присел на свернутую шинель чуть в стороне. Достал сигарету и размял между пальцами. Огонь зажигалки на миг осветил смятую, перепутавшуюся траву. Птицы-мысли остались где-то очень далеко, под ясным синим небом и ярким солнцем. Он попытался увидеть все со стороны: лес, овраг и тех, кто в овраге, их, семерых из Губертсгофа, чужую форму без погон, пустые карабины. Выхода нет, ни бежать, ни взбунтоваться. Те, кто послал их сюда, учли практически все. Даже если каким-то чудом побег будет удачен, доказать ничего не получится. По документам все они наверняка где-нибудь в Заксенхаузене, в одной из рабочих рот. Там их и списывают по одному. Бесноватый лишь разведет руками: убежали, ловите!..
Надежда исчезла, но Лонжа вопреки всему продолжал считать дни в календаре. Отряд плутал по лесам, писал круги, но двигался в одном направлении – на запад. Польская граница где-то неподалеку, а значит, шанс еще есть. Надо лишь изменить правила игры, для начала в какой-то мелочи, в пустяке.
Он подтянул поближе бесполезный карабин, достал шомпол. Оружие настоящего героя – если верить приключенческим романам. Подобраться к спящему фельдфебелю и воткнуть прямо в ухо.
Шомпол вставил на место, взвесил карабин в руке. Есть еще приклад.
Чужая сигарета горчила…
Ничего не происходило, в овраге плавала тишина, и фельдфебель, не ведая о грозящем ему шомполе, разрешил спать.
Проснулись через час, все сразу без всякой команды. Совсем рядом стреляли – сначала одиночными, потом длинными пулеметными очередями. Глухо ударил взрыв, потом другой. Гранаты…
– Становись! Первое отделение… Второе отделение…
Где-то рядом шел бой.
* * *В село вошли рано утром, когда первые лучи июньского солнца уже пробивались сквозь нестойкий белесый туман. Уже одно это
