Москва и Россия в эпоху Петра I

на службу в Азов. Максим Лейка был родом из Курляндской земли, а Яган Вейзенбах – из Брандербургской земли. Оба жаловались князю, что конвойные их первые начали бить плетьми и бранить русской бранью, требуя, чтобы они своротили с дороги. «За что меня бьете плетью? – говорил Яган конвойным. – А буде станете меня бить еще боле, я вас застрелю». Яган также рассказал на допросе, что «вынув из телеги пистоль, уставя против их солдат, держал в руке, а как буде стали бить больше, и он бы их застрелил».

Преступление иноземцев, особенно Ягана, который зашиб солдата да еще сознавался, что пристрелил бы его, в глазах Ромодановского заслуживало смертной казни. Но князь задумался: преступники были иноземцами, Яган к тому же «делал артиллерные припасы». Петр в отсутствии, Петр любит немцев, а особенно служилых. Спустить немцам совестно перед русским человеком, которому князь не дает пощады в застенках Преображенского приказа. Как быть?..

Князь решил наказать по закону и определил: «Иноземцев Максима Лейку и Ягана Вейзенбаха казнить смертью, отсечь головы и, сказав им эту смертную казнь, положить на плаху и, сняв с плахи, им же иноземцам сказать, что великий государь царь Петр Алексеевич пожаловал, смертью их казнить не велел, а велел им за то озорничество учинить наказанье бить кнутом».

На другой день, 12 апреля, в Преображенском на Генеральном дворе рано утром все уже было готово к казни. Отряд солдат окружал отгороженное для этого место, на котором палач Преображенского приказа, с засученными рукавами, в кожаном переднике, с топором в руках, ожидал у плахи осужденных. Пробил барабан… Привели преступников. Яган и Максим, бледные как полотно, положили свои головы на плаху и в мучительном томлении ожидали взмаха топора. Но раздался голос дьяка Преображенского приказа, который прочел решение князя. Несчастные ожили, но с ужасом увидели перед собою другого палача – с кнутом! Палачи начали раздевать Ягана и Максима…

– Стой! – раздался вдруг голос Ромодановского, смотревшего на эту сцену с крыльца.

Палачи не расслышали его приказа и продолжали свои приготовления.

– Стой! – опять закричал Ромодановский.

Иноземцы в трепете обернулись к нему, не зная, что их еще ожидает.

Князь торопливо сошел с крыльца, подбежал к иноземцам и начал бить их тростью по спине, по ногам.

– Вот вам, заморские безобразники! Вот вам! – приговаривал Ромодановский с каждым ударом. – Впредь не озорничайте!

Наконец князь устал от собственноручного наказания.

– Вытолкайте их на свободу! – крикнул он солдатам.

Что заставило его изменить свое предыдущее решение? Боязнь ли получить от Петра упрек за наказание иноземцев или налетевшая вдруг минута мягкосердия и самодурства? Первое скорее.

Случай этот произвел неблагоприятное впечатление в народе, который громко осуждал Ромодановского, говоря: «Русским не было бы пощады, а немцам – поблажка!»

Г. Есипов

Клад Тайного приказа

1

Испытав бесплодно все средства добыть у Швеции невский проход мирным путем дипломатических сношений, Петр I во время первого своего путешествия по Западной Европе, сойдясь с польским королем – саксонским курфюстом Августом II, принял участие в тройном союзе северных держав против воинственного Карла.

Согласно взаимному договору о поддержке, он на другой же день по получении в Москве ратификации мира с турками, 19 августа 1700 года, объявил Швеции войну.

Приготовления делались исподволь уже давно, и вслед за объявлением военных действий были выдвинуты достаточные силы к северо-западной окраине России. В конце сентября и сам государь явился к войску, расположенному подле Нарвы. Осаждающая Нарву армия открыла артиллерийский огонь по ее укреплениям, но обстреливание из полевых орудий не могло причинить особенного вреда крепким стенам города, уже неоднократно выдерживавшего осады русскими войсками.

Осень стояла дождливая, все пути для транспортировки тяжелой артиллерии, какие только были в болотистой Ингерманландии, оказались совершенно непроходимыми. А потому подвоз артиллерийского обоза сильно замедлился. Неизвестность того, когда он, наконец, прибудет к Нарве, заметно влияла на упадок духа войск, видевших перед собою далеко не отрадную перспективу стояния под дождем и в постоянной сырости, не имея при этом никаких средств для борьбы с близящимися холодами.

На часах

Об осадной артиллерии все еще не было вестей, а между тем уже и доставка провианта шла далеко не регулярно. Энергическая натура великого царя не в силах была вынести этого бездействия, и он внезапно уехал в Новгород для личных распоряжений о подвозе. Без государя же, при неизвестном войску иностранце-главнокомандующем, Дюке де Круа, прибывшим к армии прямо под стены Нравы и не пользовавшимся особенным расположением в войсках, было получено известие о движении Карла XII к осажденной крепости.

Знаменитый впоследствии фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, по несчастной случайности, не удержал при Сикайоки шведского короля, поспешным отступлением, почти что бегством от его армии, создал в русских войсках преувеличенное представление и о численности ее, и о невозможности ей противостоять. Соединился он с главными силами всего только за десять часов до появления шведов, и прибытие потерпевшего поражение авангарда еще более усилило переполох в осадном корпусе, растянутом на огромном расстоянии, далеко не соответствующем наличным силам войска.

В довершение несчастья, за час до появления неприятеля перед аванпостами наших войск началась жестокая метель, совершенно скрывавшая движение противника. Русские полки, простоявшие под ружьем в течение всей ночи, – со времени прихода Шереметева – были уже утомлены. Между тем главнокомандующий все еще не выработал общего плана действий. И вот, когда шведы, предводимые лично королем-героем, нанесли первый решительный удар, то, кроме двух полков гвардии, все остальное войско, сплошь состоявшее из новобранцев, дрогнуло и пришло в смятение.

Началось уничтожение разрозненных частей тридцати семи тысячной русской армии…

Гвардейские полки защищались с мужеством отчаяния и, отбиваясь от шведов, дошли до самой Нарвы. Здесь они оказались настолько страшными противниками утомленных победителей, что даже рыцарски честный Карл позволил себе по отношению к ним некоторое вероломство. Он пригласил к себе для переговоров начальников отряда и, нарушая данное им слово об охране, захватил их в плен.

Тем не менее, перемирие состоялось, и гвардии был предоставлен свободный проход за Нарву. А вслед затем командиры всех остальных полков, орудия и весь обоз попали в руки к шведам…

Петр получил известие о поражении нашей армии в то время, когда он с новобранцами собирался идти из Новгорода к Нарве.

– Я знаю, что шведы еще не раз нас победят, – произнес он, хмуря свои густые брови, – но научимся, наконец, и мы их побивать…

2

Тяжело было России, еще не окрепшей и не освоившейся с новыми формами, в которые должна была выливаться видоизмененная царем-преобразователем народная жизнь; очень тяжело было перенести разгром нашей юной армии. Общие надежды на счастливый исход кампании, которыми провожали уходившие к северу войска, сразу рухнули, и теперь уже приходилось думать не о завоеваниях, а только лишь о том, как бы обезопасить свои