— Да… я наблюдал немало военных лагерей, пока двигался к Парс-де-ре-Налю. То же в Ридене.
— Играем мускулами. Я уже вложил в это десятки тысяч полновесных золотых арханов, которые не вернутся в казну, но я потеряю еще больше, если начнется война, а она может начаться в любой момент. Жизни моих людей — вот что я потеряю.
— Все это очень странно, экселлент. Я не политик, могу не понимать того, что понимают светские властители, но действия Марахога кажутся безумием.
— Правда? А мне они представляются закономерностью. Ты действительно не политик, дружище, и я счастлив за тебя. Опытным же политиканам понятно, что война есть ход банкрота. Если завел свою страну в тупик, если казна ушла сквозь пальцы, а поправить дело невозможно, точи меч и иди грабить соседей. Иначе — скорый голод, бунт и твоя голова на длинном шесте. Я говорил тебе, что за король Делькен Хавораш?
— Кажется, нет.
— Из него король — как из меня кузнец. А я старый, больной и никогда не отличавшийся силой человек. Ты знал, что у меня хребет искривлен в двух местах? Если поднимаю что-то тяжелее подушки — сразу все болит! Уж сколько целители мне его выправляли, сколько старались, а он все равно принимает прежнюю форму! — Этим Маэкарн поделился таким тоном, будто упрямство кривого позвоночника являлось его гордостью. — Говорят, что-то там с формич… мариц… фаломорфич…
— Морфическим полем?
— Вот-вот, дружище, ты понимаешь! В общем, Хавораш — ужасный правитель, руки не так прикручены, и я поражен, что он еще не смещен. Поверь, я разбираюсь в этом, сам вытаскивал страну из долгов, которые оставил мой почтенный батюшка вкупе с дворянской вольницей. Взять Бейерона Карторена — достойнейший монарх, хитрый, умный, терпеливый, милосердный, народ его обожает. Радован Карапсуа — молодой, еще недостаточно опытный, но сильный, умный, терпеливый, народ его не очень любит, но если кто со стороны оскорбит молодого шакалота, то живьем от риденцев не уйдет. С годами, если его жесткость ослабнет, станет великим королем. Делькен Хавораш — жадный, спесивый, немыслимо горделивый индюш, погрязший в пороках. Недавно мне стало известно кое-что относительно его долговых обязательств перед Копилкой Добрых Киркарей, и поверь мне, дружище, под Хаворашем трон уже горит. Единственный способ выжить для него состоит в грабеже соседей. Также война сократит поголовье голодных ртов в самом Марахоге. Отвратительно звучит, да? Знаю, что отвратительно, самому тошно, но обязанность возиться в этом дерьме есть долг правителя.
Лицо волшебника на миг затвердело, в глазах поселилась тьма, а пальцы сжались в кулаки.
— Значит, войны не миновать? Даже… несмотря на то что мы вроде как не опоздали?
Король, потянувшийся было к стопке, замер и пристально взглянул Тобиусу в глаза.
— Ты хороший человек.
— Не сказал бы, экселлент.
— Нет-нет, хороший. Я в людях разбираюсь, уж поверь. Вижу, что жизнь тебя побила, вижу по этим складкам на лице, по седине, по протезу. Вижу, что с болью ты знаком. Вижу, что силен, достаточно храбр, вижу, что стараешься быть честным, хотя не представляю, как при твоей жизни этого можно достичь. Я вижу достойного человека, а то, что он еще и маг, делает его двойне достойным. Вижу, что ты очень ответственен.
— Я еще и очень коварен, экселлент.
— Коварен? — несколько удивился король. — Правда?
— А еще я бываю мстительным, жестоким…
— Не наговаривай на себя. Я все это перечислил не пустой лести ради, просто вижу, что ты готов взвалить вину за неблагоприятную политическую обстановку на себя, и пытаюсь не дать тебе этого сделать. Настоящий виновник… ты знаешь его имя? Ты знаешь, кто виноват в том, что мир сходит с ума? Ведь тут не просто война, тут все к ахогам драным летит. Мой город наводняет какая-то новая алхимическая дрянь, сводящая людей с ума, обнаглевшие преступники, эту дрянь толкающие, собираются в целую организацию и успешно отбиваются от королевской стражи. Эта мерзкая комета, поселившаяся на нашем небе, дурманит умы тех, кто избежал знакомства с красным песком, и в темных подвалах плодятся, как крысы, культисты, поклоняющиеся не то ей, не то какой-то дрянной девке, визжащей что-то о драконах. Стихийные бедствия, вспышки мора, массовые миграции нечисти тут и там, мертвецы, пропадающие из своих могил, какие-то темные твари, стерегущие путников на лестных дорогах. От докладов, которые поступают из разных концов страны, да и из самой моей столицы, у меня голова кругом идет. Мир сходит с ума. Ты знаешь, кто виноват?
— Шивариус.
Король будто сморщился весь, услышав имя мятежного архимага, смахнул со стола рюмку и залпом проглотил ее содержимое.
— Я так и думал, — сказал он, отдышавшись, и закинув в рот пару соломейских олив с ломтиком лимона. — Законы магии, не так ли? Мне кое-как объясняли это твои собратья по Дару, но я не всегда улавливал суть.
— Если представить, что мир — это мельница, то магия — это ветер, который вращает ее лопасти. От силы ветра работают все внутренние механизмы мельницы, стоит ему прекратить дуть — и она замрет.
— Ну, всегда можно впрячь мула, или там вола какого-нибудь…
— Метафора не всеобъемлюща, — качнул головой Тобиус, — я лишь хочу сказать, что весь этот мир живет и развивается благодаря тому, что магические потоки продолжают пронизывать его на всех прослойках бытия, а глубоко под землей бьется сердце Валемара. Говоря еще проще, если представить, что мир — это живое существо, то магия есть кровь, несущая жизнь по его венам. Только она наделена своими законами и, в отличие от крови, достаточно разумна, чтобы придерживаться их и следить за их исполнением. Законы были сформулированы… а точнее, дополнены Джассаром Ансафарусом, Магом Магов, и с тех пор никому не удавалось безнаказанно их нарушить. Главный закон магии звучит в изречении, приписываемом самому Джассару: "Iro simpre servitoris estituire".
- "Мы — всего лишь слуги". Да, слышал.
— Именно так. Джассар завещал нам быть слугами правителей мирских, или хотя бы не пытаться властвовать над смертными, дабы те смогли жить своей волей и своим умом при скромной нашей поддержке. За все прошедшие с того
