В поисках предположительно лечебного средства для нашего беспамятного покерного чемпиона мы забрались на другой конец города. Очень уж сложно было без знания грузинского выяснять у добрых аборигенов, где продаются игральные карты. Не помогла ни моя пантомима с воображаемым веером, из которого я выдергивала воображаемые карты, победно шлепая их на воображаемый стол перед воображаемым противником, ни Алкин перформанс с разворотом в гордый профиль — это она так изображала Пиковую даму.
Местные нас не понимали, и это было ужасно досадно, потому что я совершенно точно знала, что в покер тут играют, и еще как — в Тбилиси есть несколько казино.
Я даже предложила подружке попросту ограбить одно из них — не обеднеет заведение от потери одной-другой колоды, но Трошкина, сморщив носик, сказала свое веское «фи».
Мол, если уж прекращать чтить Уголовный кодекс, то не ради грошовой кражи, потому что с таким «ограблением века» мы станем посмешищем сразу в двух странах. Одно дело — вломиться в казино с пистолетами наголо и унести миллионную выручку, и совсем другое — с криком: «Стой! Стрелять не буду — нечем!» — наброситься на ухахатывающегося крупье и вырвать у него колоду карт.
Я согласилась с подружкой, что это было бы ниже нашего достоинства, и тем лишила персонал какого-то грузинского казино шанса бесплатно развлечься и поржать.
Какое-то время мы с Алкой бродили по улицам, искательно заглядывая в газетные киоски, книжные лавки и магазины канцтоваров, пока я не вспомнила, что рядом с тем экипировочным центром, где я покупала обновки для Матвея, логично соседствует магазин спортивных товаров. В его витрине высился скелет пирамиды из бильярдных киев и шахматной доски, так что можно было надеяться, что в закромах найдутся принадлежности и для других азартных игр.
Надежда оправдалась!
Мы купили колоду отличных покерных карт из пластика, и вот тут-то Трошкина начала причитать, что нам надо срочно возвращаться домой, потому что у нее сердце не на месте.
С учетом скромных размеров Алкиного организма, никаких других мест для сердца, кроме штатного, у нее в принципе нет. Через такие узкие щиколотки, как у подружки, оно даже в пятки уйти не может.
— Ок, возвращаемся, — согласилась я, и мы затеялись ловить такси.
Выхватить машину из потока на улице у нас не получилось, но совсем рядом была больница, где мы брали такси в прошлый раз. Без труда повторив этот опыт, мы покатили домой.
* * *Группа быстрого и, как правило, жесткого реагирования прибыла уже после обеда, даже ближе к полднику. Судя по свежим ссадинам на кулаках бойцов, изображающих родных и близких Гоги, ребята задержались потому, что у них было много работы где-то в другом месте. Гоги очень надеялся, что парни притомились махать кулаками, и бесславная роль боксерской груши лично его минует.
Он сбивчиво изложил старшему в группе ситуацию и получил тяжелый взгляд, разительно контрастирующий с широкой улыбкой, призванной создать у случайных зрителей спектакля «Скудоумного болящего навещают заботливые братья по разуму» нужное впечатление.
— Как ты его упустил, другим людям расскажешь, брат, — старательно скаля зубы с боевыми сколами, сказал Гоги старший. — Нам скажи, с кем он ушел, и когда ушел, мы его сейчас искать будем.
— Его увели две девушки, одна в розовом платье, вторая в голубом, — уныло доложил Гоги, заранее пришибленный перспективой встречи и общения с «другими людьми». — Вот, у меня фото есть!
— Фото — это хорошо, — согласился старший, рассматривая снимки. — Жаль, лица не видно, только спину.
— А лицо у него очень приметное, потому что в синяках! — напомнил Гоги.
— Тоже правильно, — кивнул старший. — Теперь покажи, как ушли, куда ушли?
— Втроем ушли, под руки держались вот так. — Гоги попытался показать — как — на примере окружающих, но парни не дались. — Вот по этой дорожке пошли, за калиточку эту вышли, на остановку вот эту, а тут…
Гоги замер, не договорив.
— Эй, что тут, говори давай! — старший оживил его легким бодрящим подзатыльником.
— Девушки! — пискнул Гоги.
— Эй, я вижу, что девушки, красивые очень, да, брюнетка в желтом платье особенно, — согласился старший. — Ты не отвлекайся, ты про тех девушек рассказывай.
— Я не отвлекаюсь! — Очнувшийся Гоги чудом сумел увернуться от нового подзатыльника. — Эта, которая в желтом, она же утром была в голубом!
— Женщины, да, — хмыкнул старший, охотно любуясь длинноногой фигуристой красоткой, не без труда умещающей свои выдающиеся конечности в такси. — Утром в голубом, днем в желтом, вечером, эй, вообще совсем надеть нечего!
— Да это же они! — заволновался Гоги. — Уедут же снова!
— Эй, кто они, какие они?
— Да те утренние девки, которые нашего парня увели!
— Те девки?!
Через считаные мгновенья Гоги остался на тротуаре один, как средний перст.
Машина группы быстрого и правильного реагирования, на ходу хлопая дверцами, как заполошная курица — крыльями, подрезала обиженно замычавший автобус и влилась в поток автотранспорта.
* * *Водитель вел, как Шумахер, и уже через двадцать минут мы с Алкой выгрузились из такси в своем дворе.
Трошкина, ладошкой прижимая свое блуждающее сердце, ласточкой полетела в подъезд. Я немного задержалась, расплачиваясь с таксистом, но ритуальный подружкин вопль, усиленный подъездным эхом, превосходно услышала:
— Зяма! Это ты?!
А следом визг, мат и грохот.
Причем визжала-то Трошкина, а вот материлась не она — у нее такого хриплого баса отродясь не бывало.
Судя по голосу, это мог быть Дед Мороз, который с середины декабря беспробудно пел и пил, закусывая снежками, сосульками и колючей елкой, а в этот летний денек со своим фарингитом, гастритом, изжогой, аденоидами, гландами и прогрессирующей шизофренией приперся к нам. Возможно, хотел спросить у бывалых людей, как пройти в психиатрический флигелек.
— Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты, — спонтанно срифмовала
