«Все-таки у Сталина мудрая голова, — подумал Иван Степанович со снисходительной ухмылкой, поглядывая в иллюминатор самолета, забыв, что в сорок первом, оказавшись командующим Калининским фронтом, очень даже засомневался в мудрости и всезнании Верховного. — Ничего удивительного. И Сталин тоже кое-чему научился за эти годы», — заключил он свою мысль, прощая Сталину все его прошлые ошибки. В том числе использование его, Конева, на вторых ролях.
Самолет погрузился в облака. В иллюминаторе мелькала клочковатая пена. Натужно выли моторы.
Иван Степанович заставил себя отвлечься от столь приятных мыслей и принялся прикидывать, какие армии и какими маршрутами двинет на Берлин, если получит соответствующий приказ Верховного. Только бы судьба не отвернулась от него и на этот раз, а уж он-то покажет, как грамотно, с учетом всех обстоятельств вести современную войну. Только бы судьба дала ему этот шанс. Только бы…
Глава 3
Полковник Матов оторвался от стереотрубы и посмотрел красными с недосыпу глазами на своего начальника штаба подполковника Смирнова.
— Павел Игнатович, свяжитесь, пожалуйста, с танкистами и попросите их выдвинуть на прямую наводку свои самоходки. Сами видите, что творится.
Подполковник Смирнов стал вызывать пятнадцатого, а Матов снова припал к окулярам стереотрубы. Впрочем, и без оптики хорошо видно, что лучший полк его дивизии залег перед тремя рядами колючей проволоки и гибнет под убийственным огнем немецких минометов. Дым от частых разрывов и пыль, поднятая ими, застилали видимость, и полковая артиллерия, выдвинутая на прямую наводку, била почти вслепую, тоже неся большие потери от минометного огня и огня немецких танков и самоходок, зарытых в землю. А наши танкисты и артиллерия больших калибров, которые могли бы разнести все эти огневые точки немцев вдребезги, застряли где-то в тылу и ни на какие просьбы пехоты не отвечают. Разве что над полем боя пронесутся краснозвездные штурмовики, но от их снарядов и мелких бомб ничего не менялось в картине боя.
— Танкисты отвечают, что они решают задачи, поставленные перед ними высшим командованием и не имеют права отвлекаться на мелочи, — сообщил результат своих переговоров с танкистами подполковник Смирнов.
Матов скрипнул зубами и велел соединить его с командиром корпуса, командный пункт которого все еще находилось километрах в десяти от передовой.
Взяв трубку и услыхав глуховатый голос генерала Болотова, стал докладывать тем бесстрастным тоном, который выработал в себе при общении со старшими по званию:
— Товарищ четвертый, докладывает восемнадцатый. Пехота лежит перед немецкой проволокой, артиллерия дивизии выведена на прямую наводку, но она не может подавить огневые точки противника, тем более — минометные батареи немцев, находящиеся на противоположных скатах высот. В то же время танкисты отказываются поддерживать нас огнем и гусеницами, хотя есть приказ на взаимодействие родов войск. Прошу принять меры.
— Какие еще меры, полковник! Что за чепуху вы несете! У вас достаточно своих средств для подавления огневых точек противника. Не умеете пользоваться! — все более крепчал, переходя на фальцет, пересыпаемый матом, голос генерала Болотова. — Немедленно поднять пехоту, мать вашу… Атаковать! Взять передовой рубеж и доложить о взятии через час! Все!
Матов положил трубку. Недоуменно передернул плечами: ему казалось более чем странным поведение высшего командования в столь критические моменты боя. Оно и близко не напоминало тот строгий и взвешенный расчет, с которым начиналось наступление с привисленских плацдармов. Хотят взять на ура? Забросать шапками? Засыпать вражеские окопы трупами своих солдат?.. Через час… легко сказать… Однако приказ выполнять надо.
К концу второго дня наступления на Зееловские высоты от дивизии полковника Матова осталось меньше половины солдат и офицеров. Правда, к 16 апреля дивизия, прошедшая с боями от Вислы до Одера и более месяца отбивавшая настойчивые атаки немцев на Кюстринском плацдарме, не насчитывала и четырех тысяч человек, и все-таки таких потерь Матов не ожидал и во всем винил прежде всего самого себя, полагая, что неправильно ориентировал бойцов и командиров дивизии на характер предстоящих боев, уверенный, что такого концентрированного удара советских армий, при такой насыщенности фронта артиллерией, танками и авиацией немцы выдержать не смогут. Оказалось, однако, что артиллерия и авиация били почти по пустым окопам, и когда пехота ранним утром 16 апреля ворвалась в первую линию траншей, опоясывающих подступы к Зееловским высотам, подгоняемая вперед лучами множества прожекторов, светивших ей в спину, трупов немцев там почти не обнаружила, зато на следующих позициях противник встретил атакующих таким огнем, что нечего было и думать идти дальше, не подавив этот огонь всеми имеющимися у армии средствами. Командование между тем продолжало бездумно гнать пехоту вперед, потому что существовал график движения, а по этому графику войска фронта должны быть на несколько километров ближе к Берлину. При этом танки болтались где-то сзади, пехоте приходилось в одиночку прорывать одну линию обороны за другой, вступая то и дело в рукопашные схватки с противником, который дрался с отчаянием обреченных. Отсюда потери в полках… Очень большие потери. Да и люди на пределе физических и моральных сил. Шутка ли, двое суток не выходят из боя, не знающего ни минуты перерыва. Даже при том, что наступление ведется попеременно то одним полком, то другим.
Не помогали на этот раз ни испытанная и показавшая отличные результаты при прорыве немецкой обороны тактика атаки за огненным валом, ни подвижные ударные отряды, которые еще недавно прошили территорию Польши подобно тому, как прошивает бронебойный снаряд танковую броню, кроша все, что находится внутри. Два месяца назад эти отряды, состоящие из танковых, пехотных и артиллерийских подразделений, забирались, обходя опорные пункты противника, глубоко в его тылы, громя резервы, захватывая не занятые войсками укрепрайоны, мосты через реки и каналы, сея панику и ставя немецкое верховное командование в такие же критические условия, в каких оказалось командование Красной армии в первые дни и недели боев после немецкого вторжения в июне сорок первого года. Здесь же, на скатах Зееловских высот, штурмовые отряды вязли в глубоко эшелонированной обороне, неся большие потери от фаустпатронов, минометов и артиллерии. Пришлось отказаться от использования этих отрядов и перейти к старой тактике проламывания обороны ударными кулаками. Но и с этим что-то не клеилось.
Теперь, когда до Берлина оставалось менее семидесяти километров, в самой организации наступления советских войск возникли странные неувязки, в управлении боем ощущалась явная разболтанность, какая возникает у машины, прошедшей длинный путь без капитального ремонта. То ли командиры корпусов и армий решили, что немец вот-вот и сам, без особых усилий с нашей стороны, поднимет вверх руки, то ли устали от беспрерывной, денной и
