До поляков оставалось шагов десять.
Николаенко встал. Провел рукой по лицу, размазывая кровь. Тут же дала о себе знать еще не зарубцевавшаяся рана: по груди и животу текло теплое, рубаха намокла, от этого было как-то не по себе, неуютно.
И на какое-то мгновение решительность оставила Николаенко: ему показалось, что это свои поляки, что тут вышла какая-то ошибка. Мало ли что случается: одним приказали одно, другим другое, командиры между собой не согласовали, а в результате свои постреляли своих.
И Николаенко опустил автомат, вглядываясь в лица стоящих напротив людей: лица как лица, ничего особенного.
В это время тот из них, что в конфедератке и с нашивками на погонах, отмахнувшись от слов цивильного поляка, сделал пару шагов вперед и остановился напротив Николаенко.
— Ну, что, долбаный москаль? — произнес он с презрением, даже большим, чем было его в речах капитана Книжного. — Отвоевался? И кто ты теперь? Ни нашим, ни вашим? Страшно, небось, умирать-то?
Говорил поляк по-русски хорошо, без акцента. Но Николаенко этому не удивился. Он сплюнул на снег сгусток крови, передернул плечами.
— А тебе? — ответил вопросом на вопрос.
— Мне-то? Ха! А я не умру, я буду жить долго, — усмехнулся поляк. — Я еще посмотрю, как будешь умирать ты. Небось, в штаны наложишь…
— Я-то? Ну это ты врешь, собака! — выкрикнул Николаенко, захлебываясь собственной ненавистью. — Женщин стрелять? Да? Врачиху убили! Сволочи! Фашистские прихвостни! Все равно вам конец!
— Ах ты русское быдло! Коммуняка! Пся крев! — взорвался поляк. — Да мы тебя на куски порежем, да я… — и он стал поднимать пистолет, явно целя Николаенко в ногу.
Но Николаенко уже поймал пальцем спусковой крючок, крутнулся на месте — автомат забился в его руках, выпуская оставшиеся пули.
И почти вместе с его автоматом ударили сразу несколько…
Однако Николаенко успел увидеть, как падает его враг, как в широко раскрытых его глазах стынет ужас непонимания… и тут же сам провалился во тьму…
Часть 42
Глава 1
В помещении связи командного пункта 1-го Белорусского фронта не умолкали голоса радистов и телефонистов, вызывающих войска, ушедшие за десять дней наступления далеко вперед. Офицеры оперативного отдела штаба наносили на свои карты новые положения войск. Все это сходилось у начальника оперативного отдела, затем у начальника штаба фронта генерала Малинина.
«Ох, больно быстро шагаем, — подумал генерал, разглядывая карту. — Даже боязно как-то. Не ударили бы немцы нам во фланг. Да и коммуникации растянуты непомерно, тылы не поспевают».
Собрав все сведения за последние часы, Малинин отправился к командующему фронтом маршалу Жукову. Войдя в кабинет, остановился у двери: маршал говорил по телефону и, судя по сдержанному тону, с самим Сталиным. Малинин поворотил было назад, но Жуков удержал его движением руки.
— Да, вышли к Познани двумя армиями, товарищ Сталин. Передовые отряды движутся дальше. Противник не успевает занимать своими войсками укрепрайоны. Этим надо пользоваться… Никак нет, товарищ Сталин. Противник деморализован. Он не способен оказывать серьезное сопротивление… Да, я понимаю, что долго это продолжаться не может. Но пока есть возможность наступать, надо наступать. Основное направление наступления — Кюстрин. Именно там удобнее всего захватить плацдарм на западном берегу Одера… Да, я согласен, такая опасность существует. Для этого мы поворачиваем правое крыло фронта в северо-западном направлении против восточно-померанской группировки противника… Нет, она еще не готова к контрудару по нашему флангу и пока не представляет серьезной опасности. Поэтому прошу не останавливать наступления войск фронта. Мы можем сходу захватить Мезерицкий укрепленный рубеж противника и плацдармы за Одером. По данным разведки и показаниям пленных на этом рубеже войск противника практически нет. Если мы промедлим, нам придется этот рубеж прогрызать, а это чревато не только потерей времени… Хорошо, товарищ Сталин.
Жуков положил трубку, сел.
— Беспокоится Верховный за правый фланг нашего фронта, — произнес он недовольным тоном. — Рокоссовский отстал более чем на сто пятьдесят километров. Конев застрял в районе Катовице. Но немцам в течение нескольких дней неоткуда брать резервы, чтобы ударить нам во фланг. Тут практически нет никакого риска. А Верховный требует приостановить наступление…
— Подготовить приказ, Георгий Константинович?
— Приказ? Подожди. Верховный обещал подумать. Пока он думает, надо гнать передовые отряды вперед — до самого Одера. Осталось-то всего ничего… Сколько у нас осталось?
— Передовой отряд Первой танковой армии находится в пятнадцати километрах от Мезерицкого укрепрайона.
— Вот видишь! Глупо останавливать его на такой дистанции. Передай Катукову, чтобы гнал свои отряды до самого Кюстрина без остановок, не ввязываясь в бои. Каждый час дорог. Надо захватить мосты, переправы через Одер. И хотя бы один плацдарм на западном берегу. А с восточно-померанской группировкой разделаемся чуть позже. Время у нас еще имеется. А пока пусть ими занимается Рокоссовский.
* * *Командир передового отряда Первой танковой армии полковник Ножевой, по пояс торчащий из люка Т-34-85, остановил свой танк перед стоящим на дороге мотоциклом и, рядом с ним, сержантом из полковой разведки. За Ножевым встал и весь отряд, растянувшийся на добрых два километра.
— Что там? — спросил он сержанта.
— Укрепленная линия, товарищ полковник.
— Далеко?
— Да нет, не очень. Километра три-четыре.
— Заметно какое-нибудь движение?
— Тихо, товарищ полковник. Но мы, как вы и приказали, из лесу выезжать не стали.
— Правильно сделали.
Полковник Ножевой вызвал по рации командира стрелкового полка подполковника Скобелева. Тот подъехал на «виллисе».
— Давай прокатимся на твоем транспорте, — предложил полковник. — Твои разведчики донесли, что впереди укрепрубеж.
— Что ж, поехали.
Ножевой сел в машину к Скобелеву, и они покатили вслед за мотоциклистом.
Вдоль асфальтированной дороги ровными строчками тянулся сосновый лес, посаженный, может, лет десять назад. Одинаковые деревья сходились в ровные шеренги, точно солдаты на плацу во время перестроений, и промежутки между шеренгами просматривались на большие расстояния.
— Да, в таких лесах партизанам делать нечего, — покачал головой подполковник Скобелев. — Не то что в наших лесах.
— Да какие из немцев партизаны, — отмахнулся полковник Ножевой. И заключил уверенно: — Не тот народец! Во времена Наполеона только испанцы да русские и партизанили.
На опушке леса притаились мотоциклисты разведотряда.
Подбежал старший лейтенант Чопов, командир полковой разведки. Начал докладывать:
— Товарищ полковник!..
— Сам вижу, лейтенант. Все спокойно?
— Спокойно, товарищ полковник, — подтвердил Чопов. — Даже не верится.
— Смотри, Скобелев. Видишь? — протянул вперед руку Ножевой, другой рукой прижимая к глазам бинокль.
— Вижу.
— Это и есть Мезерицкий укрепленный рубеж. Видал, сколько там всего понатыкано… Мама моя родная!
Впереди, сразу же за опушкой леса, открывалось широкое, слегка всхолмленное пространство, залитое солнечным светом, прорезаемое серой лентой асфальтированного шоссе. Через это пространство с севера на юг тянулись ровные шеренги бетонных надолб. За надолбами виднелись ряды колючей проволоки, едва прикрытые землей колпаки дотов с черными щелями амбразур, бугристые насыпи брустверов изломанной линии окопов. Еще
