Водились, естественно, грешки и за старшиной Ванюшиным. Да и родственники у него подкачали: брата раскулачили в тридцать втором, сестра, проживавшая в Воронеже и служившая секретарем-машинисткой у директора какого-то завода, проходила по делу о вредительстве и саботаже. Так что Ванюшин был у Кривоносова на крючке, и он собирался использовать его против Пивоварова и Гаврилова, хоть те и были из другой роты. А теперь, после стычки с лейтенантом Красниковым, Ванюшин и против него сгодится тоже. Как и другие старшины. Так что… Вот только что-то подозрительно долго достает этот Ванюшин документы. И нервно как-то, будто документов у него нет и сам он не Ванюшин на самом деле, а самозванец, выдающий себя за Ванюшина. Странно, очень даже странно…
И тут Пилипенко, переминающийся с другой стороны фуры, спросил у старшины от нечего, видать, делать:
— Слышь, Кузьмич, а где другие-то старшины? Ты чего ж, один, что ли? Обычно вроде всегда вместе…
Вопрос этот, такой простой на первый взгляд, подействовал на старшину Ванюшина удивительным образом: он начал говорить что-то о сломавшейся оси, и говорить, сильно заикаясь, чего за ним никогда не водилось, о сбитых подковах, порванной упряжи и прочей чепухе, и Кривоносов подумал, что другие старшины сейчас занимаются какими-нибудь темными делишками, а Ванюшин пытается их выгородить.
Наконец старшина выцарапал у себя из-за пазухи сверток с документами и, не разворачивая, протянул Кривоносову. Но не успел тот раскрыть «Красноармейскую книжку», как вдруг Ванюшин сиганул с фуры и с диким криком: «Диверсанты! Караул! Рятуйте!» кинулся к лесу.
В тот же миг брезент отлетел в сторону, и на Кривоносова сверху бросился человек. Еще один свалился на Пилипенко.
Все произошло так неожиданно и стремительно, что старший лейтенант успел лишь выставить руку, принимая на нее молчаливую фигуру с занесенным над головой ножом, и покатился с этой фигурой по размешанному снегу, пытаясь отбиться от ножа и чувствуя, что не отобьется.
С другой стороны дороги ударила длинная автоматная очередь — раздались крики, заржала раненая лошадь и забилась в постромках; другая, белая, взбрыкивая, потянула фуру в сторону вместе с пристяжной, пока фура не опрокинулась в воронку.
Бухнула граната. С визгом над самой головой Кривоносова пролетели осколки, и тут он, изловчившись, выхватил из кобуры пистолет и выстрелил в бок навалившегося на него человека. Человек обмяк, старший лейтенант спихнул его с себя, вскочил на ноги, чувствуя, что нож все-таки прошелся по нему: по телу текли горячие струйки.
В это время сзади вновь ударила автоматная очередь, огнем охватило Кривоносову спину, он крутанулся на месте, хватая раскрытым ртом неподатливый воздух, увидел среди падающих сосен прыгающий огонек, грудь его рвануло, но он, проваливаясь в темноту, успел все-таки беззвучно произнести: «Олесич! Сук-ка…» — и раскинулся на дороге рядом с напавшим на него человеком.
Через полчаса на месте схватки уже находился майор Голик и десятка два автоматчиков. Автоматчики выстраивались в цепь, раздавались команды, повизгивали собаки.
Три трупа лежали на дороге: рядовой Пилипенко с перерезанным горлом, старший лейтенант Кривоносов и неизвестный лейтенант с круглым мальчишеским лицом и редкими светло-русыми волосами, которые шевелились даже тогда, когда мимо кто-нибудь проходил. Еще один труп, старшины Ванюшина, обнаружили метрах в сорока среди сосен.
Белая лошадь по кличке Дунька белела на фоне темного леса обочь дороги и дрожала крупной дрожью. Она тоже была ранена, по ее крупу и по шее сбегали тоненькие ручейки крови. Кто-то из офицеров подошел к ней, приставил пистолет к уху и выстрелил. Дунька завалилась на бок, треснула оглобля, офицер испуганно отскочил, что-то стряхивая со своей шинели.
Перед майором Голиком на дороге стоял Олесич и смотрел себе под ноги. Майор никак не мог добиться от него вразумительного доклада о том, что тут и как произошло. Олесич твердил одно и то же: товарищ старший лейтенант приказали ему стрелять, как только скажут: «Здесь проходу нету, поворачивайте назад», товарищ лейтенант с Пилипенкой упадут, а он должен стрелять по животам, и он делал, как ему было сказано, а сколько человек было в повозке, он не заметил, потому что темно, и куда побежали остальные, тоже не знает, потому что у него кончились патроны и надо было менять диск…
— А кто гранату бросил?
— Я бросил, — вздохнул Олесич. — Патроны кончились, а они дерутся, потому что товарищ старший лейтенант не велели мне выходить на дорогу. Вот я и бросил, — повторил он. И пояснил: — Граната-то — эрдэшка, убить не может, а ранить — так только по ногам. Вот я и…
— А после гранаты кто стрелял? — настаивал майор Голик, почувствовавший что-то неладное.
— Не знаю.
— А ты стрелял?
— Стрелял.
— А патроны?
— Я поменял.
— В кого же ты стрелял?
— Не знаю. Темно, а они все в нашем, а товарищ старший лейтенант приказали мне стрелять…
Подбежал офицер и доложил, что один из диверсантов, судя по следам на снегу, ранен, и если напарник его не пристрелит, то далеко они не уйдут. К тому же собаки взяли след.
— Хорошо, — сказал майор Голик, — продолжайте преследование. Некуда им бежать. Сейчас они напорются на артиллеристов: люди там предупреждены. Надо хотя бы одного взять живым.
Офицер убежал. Было слышно, как в лесу заливаются собаки.
— Ладно, потом разберемся, — прекратил допытываться майор Голик. — А пока иди в машину и жди меня там.
Олесич забрался на заднее сиденье стоящего невдалеке джипа и замер там, нахохлившись, готовый ко всему.
Глава 16
Еще не было шести утра, а на наблюдательном пункте дивизии полковника Матова вовсю кипела работа. Только что сообщили, что группа диверсантов и шпионов, пытавшаяся прорваться через порядки дивизии, уничтожена, что один из них взят в плен и дал показания. Установлено совершенно точно, что о дне и времени наступления они не знают, но располагали весьма обширной информацией о сосредоточении наших войск, об их перемещениях в масштабах фронта и о том, что наступление начнется со дня на день. Рисковать же с переходом линии фронта их вынудило то обстоятельство, что им на хвост сели оперативные группы контрразведки «Смерш» и что рация у них не работала, поскольку сели батареи питания.
Полковник Матов, получив это сообщение, почувствовал, что с его плеч свалилась если не гора, то огромный камень — это уж точно. Он очень опасался, что немцы пронюхали о предстоящем наступлении и приготовили ловушки, на что они большие мастера.
После разговора с лейтенантом Красниковым Матов чувствовал себя увереннее и как
