— Ты хоть понимаешь меня, Людвиг? — пробормотал Зигмунд Керн.
— Да, отец, понимаю. Ничего тут такого нет. Решительно ничего.
Он нежно похлопал отца по костлявой спине, рассматривая поверх его плеча картину, изображавшую таяние снегов в горах Тироля. Пейзаж висел над пианино.
— Вот так… А теперь я пойду…
— Хорошо…
— Только сначала расплачусь за лимонад. Я принес тебе пачку сигарет. А ты, Людвиг, возмужал. Стал большим и сильным.
«А ты — старым и дряхлым, — подумал Керн. — Попался бы мне здесь хоть один из тех мерзавцев, кто довел тебя до такого состояния. В кровь расквасил бы его сытую, самодовольную, тупую рожу!»
— Ты тоже молодцом, отец, — сказал он. — За лимонад уже заплачено. Я немного зарабатываю. И знаешь чем? Нашей собственной продукцией. Твоим миндальным кремом и туалетной водой «Фарр». У одного здешнего парфюмерщика еще остался запас. Там и закупаю товар.
На мгновение старик оживился, но тут же грустно улыбнулся:
— Вот, значит, с чем тебе нынче приходится побираться. Уж ты прости меня, Людвиг.
— Что ты такое говоришь! — От волнения Керн глотнул, что-то подкатило к горлу. — Лучшей школы и не придумать, отец. Узнаю жизнь, так сказать, снизу. И людей тоже. Значит, в будущем я гарантирован от разочарований.
— Только смотри не болей.
— Не беспокойся, я как следует закалился.
Они вышли.
— У тебя столько надежд, Людвиг…
Господи, и это он называет надеждами, подумал Керн.
— Все наладится, — сказал он. — Ведь это не может продолжаться бесконечно.
— Да… — Старик посмотрел вперед. — Людвиг, — тихо проговорил он, — если когда-нибудь мы будем снова вместе… и если мама будет с нами… — он неопределенно махнул рукой, — тогда пусть все забудется… мы не станем вспоминать обо всем этом, ладно?
Он говорил тихо и доверчиво, как ребенок, и голос его был, как щебетание усталой птицы.
— Если бы не я, ты мог бы сейчас учиться, — сказал он чуть жалобно, но совершенно машинально, как человек, так много размышлявший о своей вине, что осознание ее постепенно стало проявляться автоматически.
— Если бы не ты, меня бы вообще не было на свете, отец, — возразил Керн.
— Будь здоров, Людвиг! Не возьмешь сигареты? Я ведь все-таки твой отец, и мне хочется подарить тебе что-нибудь.
— Хорошо, отец. Я их возьму.
— Вспоминай меня хоть изредка, — сказал Зигмунд Керн, и его губы задрожали. — Ведь я хотел как лучше, Людвиг. — Казалось, он не в силах расстаться с этим именем, снова и снова он повторял его. — Но у меня ничего не получилось, Людвиг. Я так хотел заботиться о вас, Людвиг.
— Ты заботился о нас, покуда мог заботиться.
— Ну, я пойду. Всего тебе хорошего, дитя мое.
Дитя, подумал Керн. Еще вопрос, кто из нас дитя? Он смотрел вслед отцу, медленно спускавшемуся по улице. Он обещал ему написать и еще раз встретиться с ним, но знал, что видит его в последний раз. Он смотрел долго широко раскрытыми глазами, смотрел, пока отец не скрылся. Все вокруг сразу опустело…
Керн вернулся в отель. На террасе сидел Марилл и все еще читал газету. На лице его были написаны отвращение и насмешка. Странно, как быстро что-то может рухнуть, подумал Керн. В одно мгновение. А кто-то другой даже не успевает дочитать газету. «Круглый сирота, пятидесятилетний мужчина» — он судорожно и горестно улыбнулся. «Круглый сирота»… Но разве нельзя осиротеть и при живых отце и матери…
Через три дня Рут уехала в Вену. Она получила телеграмму от подруги, у которой могла поселиться. Рут надеялась найти там работу и посещать лекции в университете.
Накануне отъезда она пошла с Керном в ресторан «Черный поросенок». До сих пор они питались в «народной кухне», но по случаю прощального вечера Керн предложил устроить что-нибудь особенное.
«Черный поросенок» был небольшой, насквозь прокуренной ресторацией, где кормили недорого, но очень вкусно. Они пошли туда по совету Марилла, который не преминул назвать Керну точные цены и настоятельно порекомендовал отведать тамошнее фирменное блюдо — гуляш из телятины. Керн пересчитал свои деньги и прикинул, что останется даже на роскошный десерт — сырное пирожное. Как-то Рут сказала ему, что это ее любимое лакомство. Однако в ресторане их ожидало горькое разочарование. Гуляш кончился. Следовало прийти пораньше. С озабоченным видом Керн принялся изучать меню. Почти все остальные блюда были значительно дороже. Подошел кельнер и скороговоркой начал перечислять яства.
— Копченая свинина с красной капустой, свиные отбивные с салатом, цыплята-паприка, свежая гусиная печенка…
Гусиная печенка, подумал Керн… этот идиот, видимо, принимает нас за мультимиллионеров. Он подал Рут меню.
— Что ты хочешь вместо гуляша? — спросил он, быстро подсчитав, что если заказать отбивные, то сырное пирожное улыбнется.
Рут быстро пробежала меню глазами.
— Сосиски с картофельным салатом, — сказала она. Дешевле не было ничего.
— Исключается! — заявил Керн. — Какой же это прощальный ужин!
— Я их очень люблю. После этих супов в нашей столовой сосиски — настоящее объедение.
— А свиные отбивные, по-твоему, не объедение?
— Слишком дорого.
— Господин кельнер, — сказал Керн. — Две свиные отбивные. Только большие!
— Они у нас все одинаковые, — равнодушно заметил кельнер. — Что прикажете подать сначала? Суп, hors d’oeuvres[67], заливное?
— Больше ничего не надо, — сказала Рут, не дав Керну опомниться.
Они заказали еще графин дешевого вина, после чего кельнер, окинув обоих презрительным взглядом, удалился, словно почуяв, что его чаевые уменьшились по крайней мере на полкроны.
В ресторане было пусто. Кроме них, за столиком в углу сидел еще один посетитель со шрамами на широком красном лице и моноклем в глазу. Он сидел за кружкой пива и разглядывал Керна и Рут.
— Жаль, что этот тип сидит здесь, — сказал Керн.
Рут кивнула:
— Был бы хоть кто-нибудь другой! А то смотришь на него и сразу вспоминаешь…
— Да, это наверняка не эмигрант, — сказал Керн. — Скорее, наоборот.
— Давай не будем смотреть на него, и все.
Но Керн все же продолжал смотреть на человека в углу и заметил, что тот не сводит с них глаз.
— Не пойму, чего ему надо, — раздраженно сказал Керн. — Уставился и глазеет!
— Может, это агент гестапо. Мне говорили, что их тут полно.
— Хочешь, подойду и спрошу, в чем дело?
— Не надо! — Рут испуганно положила ладонь на руку Керна.
Кельнер принес хрустящие и нежные отбивные со свежим зеленым салатом. Но все удовольствие было
