Аммерс ревностно закивал головой. Он поднялся и достал из буфета хрустальный графин и две серебряные, позолоченные изнутри ликерные рюмки на высоких ножках. Штайнер взглянул на них с отвращением.
— Что это? — грозно спросил он.
— Коньяк… Я подумал, что… быть может, вам будет приятно немного освежиться…
— Так угощают только очень плохим коньяком, Аммерс, — сказал Штайнер уже более снисходительно. — Или же потчуют членов союза девственников. Принесите мне обыкновенный, не слишком маленький стакан.
— С удовольствием! — Аммерс пришел в восторг, ему показалось, что лед наконец тронулся.
Штайнер выпил. Коньяк оказался вполне приличным. Но в этом никакой заслуги Аммерса не было. В Швейцарии плохой коньяк вообще не водится.
Штайнер извлек из кожаного портфеля синюю папку.
— Партайгеноссе Аммерс, есть у меня к вам, между прочим, еще одно дело. Строго доверительное. Вы, конечно, знаете, что наша пропаганда в Швейцарии пока еще хромает на обе ноги!
— Знаю, — с готовностью подтвердил Аммерс. — Я всегда придерживался такого мнения.
— Хорошо. — Штайнер остановил его благосклонным жестом. — Это должно измениться. Необходимо создать особый секретный фонд. — Он заглянул в список. — Мы получили уже довольно солидные пожертвования, но приветствуем и более скромные даяния. Ведь этот милый дом является вашей собственностью, не так ли?
— Да, но на него имеются две закладные. Следовательно, практически дом принадлежит банку, — довольно торопливо проговорил Аммерс.
— Истинный партайгеноссе, к тому же домовладелец, ни в коем случае не может быть ветрогоном, у которого нет соответствующих денег в банке. На сколько мне подписать вас?
Аммерс нерешительно посмотрел на него.
— Именно теперь это будет совсем неплохо для вас, — подбодрил его Штайнер. — Список мы отошлем в Берлин. Думаю, можно подписать вас на пятьдесят франков.
Аммерс сразу почувствовал себя легче. Он полагал, что меньше чем сотней не отделается. Уж он-то знал, как ненасытна его партия.
— Само собой разумеется! — поспешно согласился Аммерс. — Или, быть может, шестьдесят, — добавил он.
— Хорошо, пусть шестьдесят. — Штайнер записал. — Вас зовут просто Гайнц или как-нибудь еще?
— Гайнц Карл Госвин! Госвин с одним «с».
— Госвин довольно редкое имя.
— Да, но зато истинно германское! Древнегерманское. Некий король Госвин жил еще во времена переселения народов.
— Верно, что-то припоминаю.
Аммерс положил на стол две кредитки — пятьдесят и десять франков. Штайнер спрятал деньги.
— Расписка исключается, — сказал он, — и вы понимаете почему!
— Само собой разумеется! Все должно быть строго секретно! Особенно здесь, в Швейцарии! — Аммерс хитро подмигнул.
— И не поднимайте больше излишнего шума! Учтите это, партайгеноссе! Бесшумность — половина успеха! Никогда об этом не забывайте!
— Слушаюсь! Теперь буду знать. Просто со мной произошел несчастный случай.
По узеньким улицам и переулкам Штайнер вернулся к доктору Беру. Он довольно улыбался. Рак печени! Ай да Керн! У него глаза на лоб полезут, когда я вручу ему шестьдесят франков — трофеи этой карательной экспедиции.
Глава 17
В дверь постучали. Рут насторожилась. Она была одна — Керн отправился на поиски работы. С минуту Рут колебалась.
Затем поднялась, тихо перешла в смежную комнату Керна и прикрыла за собой дверь. Обе комнаты находились на стыке двух коридоров, что давало немалое преимущество при облавах — из каждого номера можно было выйти в коридор, оставаясь незамеченным для полицейского, стоявшего у другой двери.
Рут бесшумно притянула наружную дверь комнаты Керна и, обогнув угол, пошла по коридору.
Перед ее дверью стоял мужчина лет сорока. Рут знала его в лицо. Это был некто Брозе, живший тут же в отеле. Семь месяцев его больная жена лежала в постели. Оба жили на скудное пособие от Организации помощи беженцам и небольшие деньги, привезенные ими с собой. В этом не было никакой тайны. В отеле «Верден» люди знали друг о друге почти все.
— Вы ко мне? — спросила Рут.
— Да. Я к вам с просьбой. Ведь вы фрейлейн Холланд, не так ли?
— Да.
— Меня зовут Брозе, живу этажом ниже, — смущенно проговорил он. — Там у меня больная жена, а мне необходимо уйти справиться насчет работы. Вот я и хотел спросить, не сможете ли вы уделить ей немного времени…
У Брозе было узкое измученное лицо. Рут знала, что постояльцы отеля, едва завидев его, пускались наутек — он вечно искал собеседницу для своей жены.
— Она очень много времени проводит в одиночестве… вы сами понимаете, как это трудно… можно впасть в отчаяние. Бывают дни, когда она особенно печальна. Но стоит кому-нибудь посидеть около нее, и ей сразу становится лучше. Я подумал, а вдруг вам тоже захочется немного поболтать. Моя жена умница…
В эти дни Рут пыталась научиться вязать пуловеры из кашемировой шерсти; кто-то ей сказал, что на Елисейских Полях есть русский магазин, который скупает такие вещи и затем перепродает втридорога. Рут хотела продолжить работу и, пожалуй, не пошла бы. Но от этого беспомощного расхваливания жены — «она умница» — ей почему-то стало стыдно.
— Подождите минутку, — сказала она. — Я возьму кое-что и пойду с вами.
Она взяла шерсть, рисунок-образец и вместе с Брозе спустилась вниз. Его жена лежала в маленькой комнате, выходившей окнами на улицу. Когда Брозе, пропустив перед собой Рут, вошел в комнату, он переменился в лице. Хотя явно силился показать, будто радуется.
— Люси, вот фрейлейн Холланд, — быстро проговорил он. — Она охотно составит тебе компанию.
Два темных глаза на восковом лице недоверчиво уставились на Рут.
— А теперь я пойду, — добавил Брозе. — Вечером вернусь. Сегодня мне наверняка повезет. До свидания.
Он улыбнулся, шутливо помахал рукой и ушел.
— Ведь он сам привел вас, правда? — спросила бледная женщина немного погодя.
Рут хотела было солгать, но, подумав, кивнула.
— Так и знала. Спасибо, что зашли. Но я отлично могу быть одна. Кажется, вы работаете. Я не стану мешать вам. Посплю немного.
— Никаких особых дел у меня нет, — сказала Рут. — Просто учусь вязать. Этим я могу заниматься и здесь. Я захватила с собой шерсть и спицы.
— Есть вещи более приятные, чем сидеть у постели больной, — устало проговорила женщина.
— Конечно, но все-таки лучше это, чем торчать одной у себя.
— Так говорят все, чтобы утешить, — пробормотала женщина. — Я знаю, больных всегда хочется утешить. Уж сказали бы прямо, что вам неприятно сидеть с незнакомой больной женщиной, у которой к тому же плохое настроение, и что делаете вы это только по просьбе моего мужа.
— Это верно, — ответила Рут. — Но я вовсе не собираюсь утешать вас, просто рада случаю поговорить с кем-нибудь.
— Почему бы вам не пойти
