— Оно адресовано мне, — сказал Штайнер.
— Вот и хорошо.
Человек подал ему письмо. С трудом преодолев себя, Штайнер взял его — оно было каким-то особенным, тяжелее всех писем мира. Но, потрогав пальцами конверт, он почувствовал, что скорее даст отрубить себе руку, но не выпустит его.
— Благодарю вас, — сказал он незнакомцу. — Вам это стоило немало хлопот.
— Не имеет значения. Такие поручения достаточно важны, чтобы, не жалея сил, искать адресата. Хорошо, что я вас нашел.
Он простился и ушел.
— Марилл, — сказал Штайнер в полном смятении, — это от моей жены! Первое письмо! Что в нем может быть? Ведь она не должна была писать!
— Вскрой его…
— Да, конечно. Посиди, пожалуйста, здесь. Что же с ней могло стрястись?.. Господи!..
Штайнер вскрыл конверт, присел и начал читать. В каменной неподвижности дочитал письмо до конца. Скользя взглядом по строчкам, резко изменился в лице. Оно побелело и словно запало, напряглись желваки, вздулись вены на шее.
Рука с письмом опустилась. Некоторое время Штайнер сидел молча, уставившись в одну точку. Затем взглянул на дату.
— Десять дней… — сказал он. — Мария в больнице. Десять дней назад она еще была жива…
Марилл не сводил с него глаз и ждал.
— Пишет, что спасти ее уже невозможно. Потому и посылает письмо. Мол, теперь уже все равно. Она не сообщает, чем больна. Пишет, что… понимаешь… что это ее последнее письмо…
— Больница указана? — спросил Марилл.
— Да.
— Давай сразу же позвоним. Позвоним в больницу. Назовем вымышленную фамилию.
Чуть пошатываясь, Штайнер встал.
— Я должен поехать туда.
— Сначала позвони. Поедем вместе в «Верден».
Штайнер заказал разговор. Через полчаса зазвонил телефон, и он вошел в кабинку, показавшуюся темным стволом шахты. Он вышел оттуда весь в поту.
— Она еще жива, — сказал он.
— Ты говорил с ней? — спросил Марилл.
— Нет, с врачом.
— Ты назвал себя?
— Нет. Сказал, что я ее родственник. Сделали операцию, но спасти ее уже нельзя. Врач говорит, еще три-четыре дня, не больше. Потому-то она и написала. Не думала, что письмо так быстро дойдет. Проклятие!
Все еще держа письмо в руке, он огляделся с таким видом, словно впервые увидел грязный вестибюль отеля «Верден».
— Марилл, я еду сегодня вечером.
Марилл ошалело посмотрел на него.
— Ты что — с ума сошел, парень? — тихо спросил он после небольшой паузы.
— Нет. Я вполне могу переехать через границу. Ведь у меня паспорт.
— Там этот паспорт бесполезен, и ты это прекрасно знаешь!
— Знаю.
— Тогда ты должен также знать, чем грозит тебе такая поездка!
— Знаю.
— Скорее всего ты погибнешь.
— Если она умрет, я и так погибну.
— Это неправда! — внезапно Марилл рассвирепел. — Может, мой совет звучит грубо, однако прислушайся к нему: напиши ей, пошли ей телеграмму… но только останься здесь.
С отсутствующим видом Штайнер покачал головой. Он почти и не слушал.
Марилл схватил его за плечо.
— Ты ничем не сможешь ей помочь! Даже если поедешь туда.
— Я увижу ее.
— Чудак, да она же придет в отчаяние, когда ты вдруг появишься. Если бы ты спросил ее, приехать ли сейчас, она сделала бы все, чтобы ты остался здесь.
Штайнер смотрел на улицу, но ничего не видел. Вдруг он резко обернулся.
— Послушай, Марилл, — сказал он, и веки его затрепетали, — она — все, что у меня еще осталось, и она еще жива, еще дышит, еще есть ее глаза и ее мысли — мысли обо мне… Через несколько дней она умрет, от нее не останется ничего, будет лежать мертвая на постели, разлагающийся, чужой труп… Но теперь… теперь она еще есть, еще есть… несколько дней, последние дни… и меня нет около нее! Да пойми же ты, черт возьми! Я должен поехать, иначе весь мир погибнет для меня, если я не поеду! И сам я тоже погибну, умру вместе с ней!
— Не умрешь! Ты вот что сделай — телеграфируй ей, возьми все мои деньги, возьми все деньги Керна и телеграфируй каждый час, пиши ей телеграфные письма, целые страницы, все, что хочешь, но только останься здесь!
— Такая поездка неопасна. У меня есть паспорт, и с ним я преспокойно вернусь обратно.
— Что ты мелешь! Отлично знаешь, как это опасно! У них там все чертовски здорово организовано.
— Я поеду, — сказал Штайнер.
Марилл попытался было ухватить его за рукав и потянуть за собой.
— Пойдем вылакаем несколько бутылок водки! Упейся! Обещаю тебе звонить туда каждые два-три часа.
Штайнер легко высвободился — словно его держал ребенок.
— Оставь, Марилл! Все это сидит во мне слишком глубоко. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Тут все ясно, и я не сумасшедший. Знаю, что поставлено на карту. Но будь ставка в тысячу раз меньше, я все равно поехал бы. И ничто не смогло бы меня удержать. Разве ты не понимаешь?
— Понимаю, — неожиданно заорал Марилл. — Конечно, понимаю! Я бы и сам поехал!
* * *Штайнер укладывал чемодан. Оцепенение прошло, словно внутри его тронулся лед и потекла широкая река. Как-то не верилось: только что он говорил по телефону с человеком, находившимся в одном доме с Марией; казалось почти непостижимым, что его голос звучал в черной ракушке телефонной трубки где-то рядом с ней. Все выглядело неправдоподобно: вот он уже упаковывает вещи, вечером сядет в поезд и завтра будет там, где она. Бросив в чемодан еще несколько нужных мелочей, он закрыл его и отправился к Рут и Керну. Марилл успел им все рассказать, и теперь, расстроенные, они ждали его.
— Дети мои, — сказал Штайнер. — Я отчаливаю. Ждал этого давно и, собственно, никогда не сомневался, что так оно и будет… Правда, мне это представлялось несколько по-иному… — добавил он. — А сейчас самому не верится. Но знаю — иначе нельзя.
Он печально улыбнулся.
— Прощайте, Рут.
Рут подала ему руку и разрыдалась. Немного успокоившись, проговорила сквозь слезы:
— Милый Штайнер, мне хотелось так много сказать вам. Но теперь я ничего не помню… Осталась одна грусть. Пожалуйста, возьмите это! — Она протянула ему черный пуловер. — Как раз сегодня я его довязала.
Он улыбнулся и на мгновение как бы стал прежним Штайнером.
— Вот это кстати, — сказал он и повернулся к Керну. — Прощай, малыш. Иногда все тянется страшно медленно, верно? А иногда чертовски быстро…
— Не знаю, выжил ли бы я без тебя, Штайнер, — сказал Керн.
— Выжил бы! Наверняка! Но спасибо, что ты это сказал. Значит, не все было напрасно.
— Возвращайтесь! — проговорила Рут. — Это все, что
