– Ну как дела, дон Рафаэль? – спросил Кармо плантатора, которому гамбуржец влил в горло несколько капель горячительной жидкости.
– Лучше убейте меня, сеньоры, – промямлил несчастный, – не жилец я на свете.
– При вашей-то полноте! Оставьте, дон Рафаэль! Да вы пышете здоровьем.
– Не вы убьете меня, так другие.
– Успокойтесь – мы не дадим вас в обиду. Губернатора не видели?
– Какого губернатора?
– Графа.
– Вряд ли он здесь появлялся. Я в этом почти уверен. Зря потратите время, если будете искать его в городе.
– А местный?
– Тоже сбежал. При первых же выстрелах и едва успев задать мне взбучку.
– Вам? За что?
– За доставку письма капитана Моргана. Все кости переломали. Будь прокляты все петушиные бои!.. Не будь их, наши пути никогда бы не пересеклись и на меня не обрушилось бы столько несчастий.
– Выиграли с нами груду пиастров – и еще недовольны, – рассмеялся Ван Штиллер. – До чего неблагодарны люди!
– Пойдемте, дон Рафаэль, – сказал Кармо. – Полечимся от страха парой бутылочек вашего любимого аликанте. Мой приятель отыщет их для вас в каком-нибудь погребке.
11
Между фортом и испанской эскадрой
Шесть недель флибустьеры Моргана пребывали в Гибралтаре. Они выпытывали у несчастных жителей, куда те спрятали сокровища, и обшаривали леса и саванну в надежде найти губернатора Маракайбо.
Награда в пятьсот тысяч пиастров, обещанная Морганом тому, кому удастся его схватить, стала одной из главных причин ожесточения, с каким флибустьеры набросились на жителей, надеясь узнать у них местонахождение графа Медины, но все было напрасно. Известие, привезенное корсарами, оставленными в Маракайбо, о том, что испанцы отвоевали и восстановили форт на мысу и что три крупных фрегата под командованием адмирала неожиданно прошли к лагуне с целью уничтожить пиратскую эскадру, побудило наконец флибустьеров оставить Гибралтар.
Не удовлетворенные, однако, захваченной добычей, корсары добились от жителей обещания уплатить выкуп в пятьдесят тысяч пиастров и доставить его в Маракайбо. В случае отказа они пригрозили вернуться и дотла сжечь город. В тот же день корсары отплыли, забрав в качестве заложников самых родовитых дворян, освобождение которых зависело от уплаты обещанных денег.
Все были встревожены известиями, полученными из Маракайбо, и даже Морган, казалось, был не в своей тарелке. Флибустьеров беспокоило не столько восстановление огневой мощи форта Барра, сколько прибытие испанских высокобортных кораблей, каждый из которых имел на вооружении шестьдесят пушек и располагал многочисленным экипажем.
Что могла с ними сделать пиратская эскадра, почти целиком состоявшая из сравнительно небольших каравелл, к тому же весьма устаревших и плохо вооруженных? Лишь фрегат Моргана мог вступить в бой, да и то с нулевым шансом на победу.
– Что вы собираетесь делать, сеньор Морган? – спросила Иоланда, когда флибустьер спустился в кают-компанию, чтобы предупредить ее о серьезности положения.
– Пока не знаю, – ответил Морган. – Но уж конечно, не сдаваться, а драться до последнего человека и пока хватит зарядов.
– А что сделают испанцы, если вас схватят?
– Повесят без всякой жалости.
– А со мной?
Морган взглянул на девушку, задавшую вопрос так, словно он не имел к ней никакого отношения.
– Сеньорита, – сказал флибустьер, – чтобы завладеть вами, им придется перешагнуть через наши трупы.
– А вам не кажется, что испанцы охотятся скорее за мной, чем за вами? Вы знаете, кого я имею в виду?
– Кого?
– Графа Медину.
– Губернатора Маракайбо?
– Я почти уверена, что это он вызвал сюда испанскую эскадру, чтобы захватить меня в свои руки.
– Возможно, сеньорита. Этот человек действительно весьма заинтересован в том, чтобы захватить вас в плен. Он спит и видит, как бы завладеть миллионами вашего деда, – иначе он не послал бы два фрегата на Малые Антилы, чтобы встретить корабль, на котором вы плыли в Америку.
– Так это он или испанское правительство хочет меня лишить материнского наследства?
– Он, сеньорита.
– Но у него нет прав на владения герцога, моего деда.
– Вы в этом уверены? – спросил Морган. – Он ничего вам не говорил при встрече с вами?
– Только предложил подписаться под отказом от принадлежащих мне владений в Венесуэле и Панаме, – ответила Иоланда.
– И чем он это объяснил?
– Сказал, что земли конфискованы вице-королем Панамы в возмещение убытков, понесенных населением от набегов и грабежей моего отца.
– Подонок! – воскликнул Морган. – Всем известно, и прежде всего самим испанцам, что ваш отец ни пиастра не брал из добычи корсаров. На родине у него достаточно было земель и замков, чтобы жить безбедно. Причитавшуюся ему долю он отдавал морякам. Вы не подозреваете, кем на самом деле является этот граф?
– Почему вы об этом спрашиваете, сеньор Морган? – удивилась девушка.
– Просто так.
– Это испанец, который, наверное, ненавидит отца больше, чем другие.
Морган умолк на минуту, походил по салону, а потом спросил:
– Кто заботился о вас после геройской гибели отца в Альпах, где он сражался с захватчиками?
– Одна дальняя родственница.
– Вам никогда не казалось, что за вами неотступно следят?
При этом вопросе Иоланда замолкла и удивленно взглянула на корсара.
– Фриц… – воскликнула она внезапно, ударив себя по лбу.
– Фриц? – повторил за ней Морган. – Что за Фриц?
– Невесть откуда появившийся фламандец. Моя родственница взяла его в услужение, и он ни на минуту не оставлял меня одну.
– Старый или молодой?
– Тогда ему было лет тридцать.
– Это он сопровождал вас в плавании из Европы?
– Да, капитан.
– И куда он делся?
– Не знаю. Он исчез после того, как испанцы взяли на абордаж голландский корабль, на котором я плыла в Америку. То ли пал в бою, то ли попал в плен – понятия не имею.
– Он-то вас и предал, – сказал Морган.
– Почему вы так считаете?
– Скорее всего, это он сообщил губернатору Маракайбо о вашем отплытии в Америку.
– Вы так полагаете?..
– Я уверен, что этого человека приставил к вам граф Медина.
– Но у него не было оснований устраивать за мной слежку.
– Гораздо больше, чем вы думаете, сеньорита, – сказал Морган. – Когда-нибудь вы все узнаете. Но если испанцы надеются вновь заполучить вас, они ошибаются – вы теперь под защитой Береговых братьев. Конечно, испанцы
