— Угощайтесь, товарищ лейтенант! — Зубов с удовольствием отпил кипятку, согреваясь, расстегнул верхние пуговицы шинели. На его худеньких плечах тут же начали таять налипшие хлопья снега. За дверями блиндажа погода была такой, что хороший хозяин собаку на двор не выпустит. Метель под сильными порывами ветра крутила свой белоснежный танец, создавая почти нулевую видимость. Небо затянула густыми темно-синими облаками, даже не думая прекращать настигшее их в поле стихийное бедствие.
— Только что шел из штаба дивизии, — начал рассказывать Прохор, отставив чашку с кипятком в сторону и закурив, — видел там майора Тополя… — он взглянул выжидающе на Петра, но тот сделал вид, что не понимает, о чем говорит лейтенант. Та история с бежавшими зэками поросла быльем, по крайней мере, для Подерягина. С того момента он особиста не видел и с ним не общался. Ему стало казаться. Что и для майора эта история ушла на второй план с прибытием на фронт.
— Передавал тебе, Петр Федорович, большой привет. Интересовался, как служишь, нет ли у меня к тебе нареканий…
Подерягин пожал плечами, не зная, что на это ответить. Значит, не забыл…
— А вот Франц Иосифович хвалил тебя! — неожиданно заявил он. — Говорит, ответственный солдат. Всегда на посту…Где это вы с ним успели снова пересечься? — поинтересовался Зубов, но Петр решил не рассказывать про ночные похождения комдива и командующего фронтом по их расположению.
— Может по старой памяти…
— А сам-то, что в штабе делал? — спросил окончательно проснувшийся Гришка Табакин со своих нар.
— Приказ получал…
— Разведка? — понимающе кивнул Подерягин.
— Она самая! — кивнул комроты. — Нам приказано сегодняшней ночью выйти в поиск и привезти в расположение штаба «языка».
— Ничего себе! С чего бы вдруг? — присвистнул Гришка, вставая с нар, застеленных примятой соломой. — Полгода ничего им не надо было, а теперь пленного подавай!
— Табакин! — одернул его Прохор, глядя прямо в глаза Петру. — Пойдешь? — то ли спросил, то ли приказал Зубов Подерягину.
— Пойду! — пожал плечами Петр. — Вдвоем?
Прохор обернулся на чаюющего Табакина, который, заметив этот взгляд, чуть не выронил кружку из рук.
— А чего вы на меня так смотрите, товарищ лейтенант? Вон, хочет Петька идти, пусть идет…Мне и тут хорошо! Я бы так долго воевал. Постреляли из окопов друг друга и разошлись. На кой черт мне ваш поиск?
— Григорий!
— А что Григорий? — пожал плечами невозмутимо Табакин. — Я ж вам геройствовать не мешаю…Хотите смерти искать, ползите! А я тут вам чайку…
— Табакин, это приказ! — оборвал его возгласы Прохор.
— Ну, если приказ! — нехотя потянулся Гришка. — Тогда конечно…
— Как стемнеет… — одним глотком Зубов опрокинул в себя остатки взвару и, громко топоча, вышел из блиндажа.
— Разве с ним поспоришь? — нахмурился Григорий, но Петр уже отвернулся к стене, намериваясь поспать. Ночь им предстояла долгая…
И если бы не постоянное нытье товарища, то это сделать ему прекрасно бы удалось. Но в Гришке опять проснулся тот самый Табакин, который боялся смерти, боялся стрелять, опасался фронта и думал, что в первом же бою его непременно убьют. За оставшиеся до выхода пару часов, он успел настолько надоесть Подерягину, что тому пришлось его выслушать, посочувствовать и выкурить не одну самокрутку. Сон исчез. Спать перехотелось. Проверил оружие, почистил автомат, приготовился, надев чистое и спрятав в потайное место у буржуйки свои документы. Не один разведчик на боевой выход не понесет своего партбилета или потрепанный военник. Табакин, разбудив его, куда-то унесся. Не так давно ему удалось найти в соседней с их позициями деревне молодую вдовушку, к которой он регулярно уже на протяжении двух месяцев наведывался. Твердил, что это любовь, но Петру почему-то не верилось. Уж слишком ветреным для настоящей любви был Григорий. С мыслей о зазнобе Табакина, он перешел на дом, образ которого начал постепенно тускнеть и замыливаться в суете армейских будней. Он поймал себя на мысли, что все реже вспоминает об Акулине, меньше тоскует по детям, по колхозной работе, а иногда даже не думает о них в течение недель. Как там они? Жив ли дед Федька? С его упрямым характером могло быть всякое…
Он думал о семье. Но как-то не выходило. Старался переломить себя, заставить потосковать, но все мысли все равно были заняты предстоящим поиском. Что их ждет по ту линию фронта? Как поведет себя трусливый Гришка, когда надо будет убить живого человека? Сможет ли? Не сломается? А Зубов? Молод, горяч не в меру…Может наломать дров из-за своего патриотического упрямства. Приведет их в стан врага и…Лучше не думать, что будет «и»… Петр встряхнулся, пытаясь отогнать навалившиеся на него грустные мысли. Их первый поиск должен быть успешным. Не зря же они столько времени тренировались под Вологдой, отрабатывали на учениях свои действия. И Гришка сможет, и Прохор выдюжит, главное его направить, научить…
— Готов? — в облаке пара, отряхиваясь от налипшего на телогрейку снега, в блиндаж вернулся Табакин. Лицо красное с мороза и вспотевшее. Видимо бежал от любимой, понимая, что может опоздать.
— Темнеет? Как Людмила? — спросил Петр, набрасывая форму.
— Людмила отлично! Хотела всучить мне немного пирогов, но я гордо отказался.
— Небось, от другого-то не отказался? — подмигнул ему Подерягин.
— Это мы завсегда! Там у входа уже Зубов стоит с Перховичем…Нас ждут, наверное…Мужик какой-то с ними круглолицый. Все в бинокль на немецкие позиции смотрит.
— Ватутин… — пробормотал Петя, вспоминая прошедшую ночь.
— Что?
— Пошли, Гриня, негоже таких больших начальников заставлять себя ждать.
Они быстро облачились в белые масхалаты. Еще раз проверили боезапас и попрыгали на месте. Ничего вроде не дребезжит, не стучит…Любой посторонний звук в поиске легко может выдать их противнику. Не одна разведгруппа уже на этом погорела, потому-то к этой процедуре отнеслись с особым тщанием.
Прохор с командиром полка стояли чуть поодаль, левее их блиндажа. Ватутин все так же наблюдал за немецкими позициями, изредка освещаемыми световыми ракетами. С тонким посвистом те взмывали вверх и медленно планировали на землю, распускаясь, словно китайские фонарики.
— Ну, как настроение, бойцы? — спросил
