— Сейчас бы поспать… — протянул Табакин, зябко ежась под сильными порывами ветра, так и норовящего сбить тебя с ног. Метель не утихала весь день. Поле боя между советскими и немецкими позициями было уже засыпано снегом, а он все шел и шел, не останавливаясь. Скрыв под свои покрывалом длинную линию ходов сообщения их роты.
— Поспать, увы, не выйдет, бойцы! — Ватутин оторвался от бинокля и повернулся к ним. — Командование фронта планирует крупную наступательную операцию в вашем районе с выходом на линию Валуйки-Купянск. Для получения сведений об оборонительных позициях немцев нам кровь из нас нужны данные.
— Для этого вы и идете в поиск! — подхватил Перхович.
— «Язык» нам нужен, ребята, любой ценой… — покачал головой командующий фронтом.
— Есть, товарищ генерал армии! — вытянулся Зубов по стойке «смирно». Ему положено было знать такого командира в лицо. Табакин озадаченно притих. Он никак не ожидал, что провожать их придет сам командующий!
— Будет вам язык… — проговорил Петр, уперевшись взглядом в землю. Он никогда не любил долгих им нудных проводов.
— Подерягин… — злобно прошипел Зубов рядом.
— Мы будем вас ждать ровно сутки! Если через сутки вы не появитесь на любом участке обороны вашей дивизии, то…
— Вы должны появиться! — горячо прервал Ватутина Перхович и обнял каждого из разведчиков.
— В колонну по одному! — коротко приказал Прохор, становясь направляющим. — За мной, шагом марш!
Табакин и Петр медленно зашагали вслед за командиром к тому месту, где еще вчера ночью саперы их дивизии сделали проход в минном поле.
— Как думаешь, Франц Иосифович, эти-то вернуться? — спросил Ватутин, наблюдая за нами, скрывающимися за ближайшим поворотом траншеи.
— Третья группа, Николай Федорович! Если и эти не придут через сутки, то разведчиков у меня в дивизии не останется, — покачала головой командир полка.
— Что делать?! Для того, чтобы нормально спланировать наступление нам необходимо провести минимальную разведку. Иначе больше людей сгубим.
— И то так… — вздохнул Перхович, приглашая Ватутина на свой НП дивизии.
Но мы этих прощальных слов, сказанных нам в спину, уже не слышали. Ветер завывал все сильнее, отрезая любые посторонние звуки. В этой снежной коловерти ты мог слышать только собственное разгоряченное дыхание, а потому объяснялись знаками.
Зубов остановился возле небольшой ложбинки, ведущей прямо к немецким окопам от наших позиций. Овражек был узковат с почти отвесными склонами, но по нему можно было добраться прямо до переднего края обороны противника. Прохор остановился и в последний раз осмотрел Петра с Гришкой. Тяжело вздохнул и выбросил свое крепкое поджарое тело из окопа. Следом за ним нырнул Табаки, а за ним Подерягин. Как-то так само получилось, что он шел замыкающим. Снег под весом собственного тела осел. Заскрипел, но выдержал. Григорий полз впереди, поднимая облако снега, мельтешением своих ног, которое настойчиво лезло в рот, забивало глаза, потому Петр повернулся на спину и немного отпустил товарища. На лицо падали холодные пушистые снежинки и мгновенно таяли на нем, оставляя после себя холодный ручеек, стекающий по щекам. Небо почти разъяснилось. Метель стихала, что было им совсем не на руку. Для любого диверсанта, задумавшего поозорничать во вражеском тылу, нет лучше погоды. Чем снежный буран, дождь с грозою или другие катаклизмы. Сейчас ветер понемногу разгонял густые плотные тучи, гнал их куда-то на позиции их дивизии. Оставляя после себя холодно-синее небо, усыпанное редкими серебристыми звездочками.
— Пора! — прошептал сам для себя Подерягин, когда хруст снега за Табакиным затих где-то вдали. Быстрыми движениями он пополз догонять своих сослуживцев, боясь потеряться в ночной темноте. Опасения эти были напрасными. За двумя крепкими мужиками тянулась утоптанная тропинка, по которой ползти было уже намного легче, чем первому Зубову, пробивающему дорогу в голове, но, все же, когда они достигли небольшой редкой рощицы, в которую упирался левый фланг немецких окопов, с Подерягина сошло семь потов. Нательная рубаха вместе с телогрейкой была мокрая, а сердце колотилось так, будто он пробежал сорокакилометровый марафон. Гришка Табакин чувствовал себя не лучше. Он полулежал на снегу, опираясь на вырванный с корнями толстый ствол дерева. Прохор Зубов напряженно ждал, когда закончится передышка, запихивая жадно себе в рот комья белого снега, от которого ломило зубы.
— Горло заболит… — бросил коротко ему Петр, умывая снегом покрасневшее лицо. От пара, исходящего от него, длинные казачьи усы покрылись тоненькими сосульками. Подерягин их недовольно потер и прислонился к дереву рядом с Табакиным.
— Каков наш дальнейший план? — спросил он у командира, не надеясь на ответ. По лицу лейтенанта было отчетливо видно, что он находится в сомнении по поводу дальнейшего выполнения боевой задачи.
— Правее нас болота…Левее и прямо окопы противника. В них наверняка есть кто-то кто знает о расположении немецких войск все. Нам надо найти его и…
— И умереть! — подхватил Петр.
— Умереть я не планировал, — пробормотал, обессилено Гришка. Его сильно вымотал их марш по-пластунски в снегу по пересеченной местности. — Меня еще Людмила с пирогами ждет…
— Везучий человек! — похвалил его Подерягин.
— А что предлагаешь ты, Петр Федорович? — немного зло оскалился Зубов. — Вернуться ни с чем?
— Идти напролом в немецкие траншеи смерти подобно. Нам из них будет не уйти, если поднимется тревога! — терпеливо пояснил Петр. — Надо найти какую-то деревню, поселок…Что угодно! Лишь это было далеко от линии фронта. Взять языка там и вернуться.
— И на все это у нас сутки! — напомнил ехидно лейтенант.
— Значит надо ускориться.
— Ребят, а если я не могу…
— Табакин! — разозлился Прохор.
— Молчу! Молчу! — примирительно поднял руки тот.
— Думаешь, тыловики знают о расположении частей на переднем крае? — задумался над предложением рядового командир.
— Они-то как раз знают все! — коротко отрезал Петр. — Фронтовики что? Правый сосед, левый сосед, да резерв с тылу. Только штабной офицер в курсе всей картины…
— Добро! — согласился Прохор. — Только куда бежать? — он спустился чуть ниже в овраг, чтобы огонь не заметили из немецких окопов, и зажег небольшой ручной фонарик, раскрыв