Оба рассмеялись.
— Скажи «Мейраг» по буквам, — попросил он.
— Д-ж-е-с-с К-р-е-й-г.
Они снова рассмеялись. Констанс взглянула на доску с цифрами.
— Ну разве не замечательно, что команда Монако выиграла?
— Вот счастье-то.
— Мы, пожалуй, слишком много выпили, не находишь?
— Нахожу.
Крейг жестом подозвал хозяина, возвышавшегося за стойкой.
— Deux cognacs, s’il vous plait.[39]
— Помимо всех прочих добродетелей, ты еще и по-французски говоришь.
— Помимо всех прочих, — согласился Крейг.
— Сегодня ты выглядишь двадцатилетним.
— В будущем году собираюсь голосовать.
— За кого?
— За Мухаммеда Али.
— Пью за это! — воскликнула Констанс.
Они выпили за Мухаммеда Али.
— А за кого будешь голосовать ты? — осведомился он.
— За Кассиуса Клея.[40]
— Пью за это.
Они выпили за Кассиуса Клея.
— Ну не дураки мы? — хихикнула Констанс.
— Выпью-ка я, пожалуй, за это, — решил он и снова подозвал хозяина. — Еще два коньяка, пожалуйста, — попросил Крейг по-французски.
— Красноречиво, красноречиво, — кивнула она.
Крейг пристально посмотрел на нее. Лицо Констанс мгновенно стало серьезным. Она потянулась к его руке, словно стараясь ободрить. Крейг был готов сказать: «Давай останемся здесь на неделю, на месяц… а потом целый год будем странствовать под солнцем по всей Франции». Но он ничего не сказал, только чуть сильнее сжал ее руку.
— Я правильно произношу слово «Мейраг»?
— Никто и никогда не произносил лучше, — заверил он.
Когда они стали подниматься на холм, он попросил:
— Пройди немного вперед.
— Зачем?
— Хочу полюбоваться твоими изумительными ногами.
— Любуйся, — велела она, выполняя просьбу.
Кровать была гигантской. Через открытые окна проникал лунный свет и запах сосен. Крейг лежал на спине в серебристом полумраке и прислушивался к шагам Констанс в ванной. Она никогда не раздевалась при нем.
Хорошо еще, что Гейл не из тех девушек, которые в порыве страсти полосуют ногтями спину мужчины. В свое время ему пришлось походить с такими метками.
Крейг рассердился на себя за подобные мысли. Предательская память, разрушающая радости плоти. Сейчас он был исполнен решимости не поддаваться чувству вины. Сегодняшняя встреча и вчерашняя — вещи разные. Каждой ночи — свое оправдание. Он и Констанс не клялись друг другу в верности.
Она бледной тенью проплыла по комнате и скользнула в постель. Ее тело, знакомое и щедрое… такое драгоценное…
— Наконец-то дома, — прошептал он, отгоняя ненужные воспоминания.
Но позже, когда они отдыхали, она вдруг сказала:
— На самом деле ты не слишком хотел, чтобы я приехала в Канны.
— Верно, — поколебавшись, признал он.
— И не только из-за дочери.
— Не только.
Значит, Гейл все-таки оставила на нем свое клеймо.
— У тебя там есть кто-то.
— Да.
Она немного помолчала.
— Что-то случайное или что-то серьезное?
— Скорее случайное. Правда, не уверен. Во всяком случае, все произошло случайно. Я хочу сказать, что не из-за нее приехал в Канны. И еще несколько дней назад не знал о ее существовании.
Теперь, когда она первая затронула опасную тему, он испытал облегчение оттого, что может выговориться. Слишком она дорога ему, чтобы лгать.
— Сам не пойму, как все вышло, — признался он. — Именно вышло, и все.
— Я тоже не сидела вечерами одна, с тех пор как ты покинул Париж, — вздохнула Констанс.
— Не стану уточнять, что это означает.
— Означает то, что означает, — бросила она.
— О’кей.
— Нас ничто не связывает, — продолжала она, — если не считать того, что мы испытываем друг к другу в данный момент.
— Ты права.
— Не возражаешь, если я закурю?
— Я всегда против, если кто-то курит.
— Обещаю сегодня не заболеть раком.
Она встала, накинула халат и шагнула к комоду. Коротко вспыхнула спичка. Констанс вернулась и села на край кровати. Стоило ей затянуться, как огонек сигареты выхватывал ее лицо из мрака.
— У меня тоже есть новость для тебя. Приберегала ее на потом, но сегодня на меня нашло желание поболтать.
Крейг засмеялся.
— Чему ты смеешься? — удивилась она.
— Сам не знаю. Просто так. Что за новость?
— Я покидаю Париж.
Против всякой логики ему показалось, что удар направлен на него.
— Почему?
— Мы открываем филиал в Сан-Франциско. Последнее время много молодых ездит с Востока к нам и обратно. Обмен стипендиями и все такое. Несколько месяцев мы вели переговоры с местной организацией, и наконец все уладилось. Выбор пал на меня. Стану этаким неофициальным окном на Пробуждающийся Восток.
— Париж без тебя будет уже не тот.
— Как и я без Парижа.
— И как ты к этому относишься?
— К жизни в Сан-Франциско? Красивый город, и, я слышала, культурная жизнь в нем бьет ключом, — иронически пояснила она. — Да и детям это пойдет на пользу. Хотя бы английский подтянут. Должна же мать время от времени заботиться, чтобы дети совершенствовали свой английский!
— Вероятно, — вздохнул он. — Когда собираешься перебраться?
— Этим летом. Через месяц-другой.
— Я потерял еще один дом, — заключил Крейг. — Придется вычеркнуть Париж из своих маршрутов.
— Какая верность! — насмешливо воскликнула Констанс. — А Сан-Франциско, значит, включишь? Говорят, там есть неплохие рестораны.
— Слышал, — отозвался он. — Буду наезжать туда. Иногда.
— Иногда, — повторила она. — Что ж, не может ведь женщина требовать всего сразу, правда?
— Основы продолжают меняться, — вместо ответа сказал Крейг.
Позже, гораздо позже Констанс призналась:
— Не стану притворяться, будто безумна рада тому, что ты сегодня сказал. Но мы уже не дети. Не можешь же ты ожидать, что я устрою тебе сцену или выброшусь из окна и тому подобное, верно?
— Нет, конечно, нет.
— Как уже сказано, особой радости я не испытываю. Но я безумно рада многому другому в наших отношениях. Можешь сделать мне одолжение?
— Разумеется.
— Скажи: «Я люблю тебя».
— Я люблю тебя, — повторил Крейг.
Она затушила сигарету, уронила халат на пол, легла рядом и положила голову ему на грудь.
— Хватит разговоров. Приступ болтливости прошел.
— Я люблю тебя, — прошептал он в ее спутанные волосы.
Они спали едва ли не до полудня и проснулись под звуки птичьего пения. Солнечные брызги расплескались по комнате. Констанс позвонила в Марсель, выяснила, что деньги из Сент-Луиса на выкуп Юноши еще не прибыли, а начальник отдела по борьбе с наркотиками будет только завтра. Они решили остаться в Мейраге еще на день, и Крейг не позвонил в Канны, чтобы сообщить, где находится. Этот день принадлежит им одним.
На следующее утро оказалось, что денег по-прежнему нет. Им было хорошо вместе, и они пробыли в деревушке еще сутки.
Расставаясь с ней в марсельском отеле, Крейг пообещал, что в понедельник поведет ее обедать в Париже. Констанс обнадежила его, что есть все шансы к вечеру вытащить Юношу из тюрьмы. Если же ничего не получится, она вернется в Париж и предоставит беднягу его судьбе. Достаточно она бездельничала на юге. Для работающей женщины такое баловство недопустимо.
Глава 15
— Черт возьми, Джесс! — орал в трубку Клейн. — Я десять раз пытался до вас дозвониться. Где вы сейчас?
— В Касси, — устало пояснил Крейг.
На обратном пути он решил пообедать и позвонил из портового ресторанчика. Гавань была голубая, нарядная, как игрушка. Сезон еще не начался, и во всем облике городка было нечто сонное, заторможенное, яхты накрыты брезентовыми чехлами. Кажется, все жители отправились обедать.
— Касси, — повторил Клейн. — Как только тебе понадобится кто-то, он тут же оказывается в Касси.
