Бурцев не стал дожидаться сбора своего отряда – рассеянного, расстрелянного, ошеломленного, бродящего среди трупов и горящих танков, не верящего еще в собственную победу над железными драконами фашистских панцерваффе.
– Дмитрий, Збыслав, Сыма Цзян, Бурангул, позаботьтесь о раненых. Вы свое дело сделали. Все, что могли, и даже больше. Я – еще нет.
Его ждала встреча с фон Бербергом. Встреча в бою или после боя, здесь или где бы то ни было. Только встреча с вестфальцем откроет ему путь к Аделаиде. И чем скорее она состоится – тем лучше.
Бурцев завел трофейный «Цундапп». Коляска была пробита в нескольких местах, но сам мотоцикл не пострадал ни от пуль, ни от осколков. Пулемет тоже цел, а это – главное.
…Он притормозил ненадолго, когда дорогу преградили два «Цундаппа» из ушедшего вперед боевого охранения гитлеровцев. Один – перевернут, другой – влетел в сугроб по самый руль. Оба утыканы стрелами. Вокруг – шесть трупов в эсэсовской форме. Тоже – как ежи. Только оперения торчат. Рядом – мертвые крестоносцы и проводники из чудинов. И мертвые русичи, и мертвые татары. Да, не так чтоб очень удалась эта засада. Среди убитых бродит человек пять. Все, что остались?!
В сердцах он наподдал ногой немецкую каску. Та отлетела, завертелась на снегу порожним котелком.
– Освальд жив?
Ответили:
– Жив. За Вороний камень подался. Драться дюже хотел с немцами – за Ядвигу свою поквитаться. Лучники его с пруссом Адамом тоже за поляком пошли. Нам велено остальных дожидаться.
– А Юлдус – десятник Арапши – где?
– Так убили. Вон же он лежит.
И правда лежит. Только трудно узнать того, кому из пулемета разворотили лицо…
Стрекотание «шмайсеров» приближалось. Бурцев еще раз окинул взглядом место кровавой стычки. Холодное оружие валялось вперемежку с боеприпасами к огнестрельному. Порыться в снегу – так можно насобирать целый арсенал. Но рыться некогда. Он подобрал и бросил в коляску только пару коробок с пулеметными лентами, лежавшими на виду. Затем двинулся дальше. Время дорого.
На Вороний камень он не въехал – влетел по пологому склону, распугивая лошадей княжеской свиты и нервируя дружинников из личной охраны Ярославича. Остановил «Цундапп» возле княжеского стяга. Развевающийся на темно-красном полотнище нерукотворный Спас – и тот, казалось, встрепенулся, поднялся повыше в воздух, оборотив лик на нежданного гостя.
Бурцев газанул пару раз на холостых оборотах, чтоб всадники впереди не заслоняли обзор. Можно было себе позволить: ветер дул с озера, в лицо. Сильный ветер: доносит сюда звуки пальбы, но вот рев трофейного «Цундаппа» на Вороньем камне немцы вряд ли услышат. Да и разглядеть с Чудского льда мотоцикл за густыми молоденькими елочками тоже сейчас мудрено.
Народ перед ним расступился. Лица гридей и знатных бояр кривились от смрадного дыхания «самоходной телеги», рокота мотора и дерзости нового княжеского фаворита. Хмуро смотрел Савва. Исподлобья зыркал Игнат. Арапша – посланник Батыя – тоже был здесь – татарский предводитель неодобрительно качал головой. Только сам князь стоял над обрывистым берегом недвижной скалой. Не оборачивался. Ярославич лишь поднял руку в требовательном жесте. Бурцев послушно заглушил двигатель. Слез с мотоцикла, встал рядом.
Александр, не отрываясь, смотрел на начало ледовой баталии. И, похоже, зрелище это не внушало оптимизма новгородскому князю. Бурцев поднял бинокль.
…Они обогнули взломанный снарядами и бомбами лед и приближались со стороны северо-западной части Соболицкого берега. Жиденькая цепь автоматчиков шла впереди плотного рыцарского клина. Пехота цайткоманды шагала неспешно, коротко постреливая из «шмайсеров». А вот конница ливонцев уже перешла на рысь. «Свинья» крестоносцев быстро нагоняла передовую линию союзников…
Неприятный холодок прошел по телу – невольный трепет перед слаженной мощью грозного противника. Да, воины братства Святой Марии надвигались знакомым еще по Легнице строем. Медленно, но неотвратимо на озерном льду разгонялась заостренная трапеция живого тарана. Впереди – цвет ливонского рыцарства. Рослые лошади, что с разгону и стену проломят, нафиг. Закованные в броню всадники… На солнце поблескивали длиннорукавные кольчуги, латные рукавицы, кольчужные чулки, стальные поножи, наколенники, налокотники, наплечники и кожаные, усиленные железными пластинами панцири. Покачивались в такт лошадиному ходу рогатые шлемы-топхельмы. Густым частоколом топорщились неопушенные еще для сшибки длинные копья. Сверкали лезвия тяжелых секир и обнаженных мечей. Прикрывали тела треугольные щиты. Взбухали на ветру орденские стяги, плащи и нагрудные котты. И всюду классическая тевтонская символика – черные на белом кресты.
По флангам тоже шла рыцарская конница. Но здесь строй держали не только орденские братья. В боковых колоннах компания подобралась попестрее. Были тут и полубратья-сержанты с «Т-образными» крестами на серых одеждах. Были разношерстные иноземные гости, жаждавшие снискать в новом крестовом походе славу и земельные наделы. Были благородные фанатики-пилигримы, истово верящие в правоту Христова воинства и встававшие под крестовые знамена всюду, где только возможно.
Под собственными стягами шли в бой отряды орденских союзников – немцы, датчане и, конечно, свейские рыцари, жаждущие реванша за Невскую битву. Немалую рать привел с собой дерптский епископ: его многочисленные вассалы замыкали боевое построение ливонцев.
Внутри крестоносного клина – поближе к бронированному рылу и бокам свиньи – двигались конные оруженосцы и слуги. Там же мелькали всадники чудинов – большей частью знатные вожди из местных эстов, предпочитавшие не бороться, а договариваться с немцами. В самом центре живой трапеции толпилась пехота. Вымуштрованные вспомогательные отряды орденских кнехтов даже на бегу не ломали общего построения. Дисциплинированные кнехты вооружались легко, но добротно. Яйцеобразные шишаки и шлемы-шапели с покатыми широкими полями, черные кожаные или стеганые доспехи с усеченными «Т-образными» крестами на металлических нагрудниках, небольшие щиты, боевые топоры, ножи, короткие копья, арбалеты…
Рядом в беспорядке бежали ополченцы из бедных чудинов. Вместо доспехов – теплые тулупы, толстые, обшитые бронзовыми кольцами шапки, да простенькие, кое-как склепанные шлемы. Оружейный арсенал тоже невелик: дощатые щиты, охотничьи рогатины, топоры-древорубы, сулицы… Это – люди подневольные, пригнанные своими вождями на убой, не воины – мясо, массовка. Но таких в ливонской «свинье» набралось немного. Не то что в новгородском войске, почитай две трети которого составляют неприученные к ратному делу мужики.
В тылу немецкой «свиньи» – у знамени с Девой Марией и скромным тевтонским крестом в уголке – держался небольшой орденский резерв. В изобилии маячили тут и другие штандарты и штандартики. Кресты, гербы… На знаменах, на щитах, на коттах…
Стоп! Бурцев прильнул к биноклю. Окуляры едва не выдавили глаза. Медведь!
Геральдический зверюга Фридриха фон Берберга! Точно он!
Глава 36Знакомый до боли
