Еще через минуту на порог вышел кряжистый босой украинец в длинной белой рубахе и в затертом галифе с лампасами.
– Чего-то спросить хотели или как? – настороженно спросил он.
– Хозяин, у нас тут машина сломалась. Не с руки нам через лес с арестантом топать, – кивнул Ивашов на бандеровца, стоявшего в окружении бойцов. – За постой отблагодарим, как полагается, чаем, харчами. Тушенка имеется. Не прогонишь?
– Проходьте, – после глубокомысленной паузы разрешил хозяин. – Там крючок на калитке, вы его скиньте. А потом не забудьте снова накинуть, у нас тут озоруют.
Прошли во двор. Из дома выскочила привлекательная женщина средних лет в длинном цветастом платье и в платке, подвязанном под самым подбородком тугим узлом.
– Проходьте, гости дорогие! Проходьте, – засуетилась женщина. – А ты молчи! – прикрикнула она на вновь зарычавшую собаку. Нечего тут у меня. Разбрехался!
Приступок у избы был глиняный, невысокий, аккуратно очерченный небольшими белыми камешками. Узкая дверь из тонких березовых досок.
Прошли в темные сени и дальше в горницу с настеленным дощатым полом. На столе тускло тлела керосиновая лампа, пуская узкую колыхающуюся копоть к потолку. В красном углу, как и повсеместно в этой области, висела икона в серебряном окладе, перед которой догорал огарок восковой свечи. Обстановка в горнице скудная – главным украшением избы был длинный стол, сбитый из каких-то дорогих сортов дерева, и стулья с высокими спинками, аккуратно расставленные по обе стороны. Мебель в избе была старая, но крепкая. По внешнему виду очень дорогая, не иначе перепавшая хозяевам из разграбленных поместий.
Не бог весь, конечно, какое жилище, но, по нынешним меркам, в нем можно жить вполне комфортно.
Не дожидаясь приглашения, гости расположились по-свойски за столом, громко зашаркав стульями. Развязав вещевой мешок, младший лейтенант Ивашов вытащил из него краюху хлеба и три банки тушенки.
– Это тебе, хозяин, за постой. Местечко-то у тебя найдется для ночлега? – Разглядев на лице мужика неподдельное сомнение, заверил: – Ты не переживай, нам много не нужно, кинешь на пол какую-нибудь рогожу, и достаточно. Мы люди привычные.
– Ну, ежели так, – с некоторым облегчением согласился хозяин.
Мужик он был загребастый, по всему видать, очень хозяйственный. Довольно посмотрев на предложенное угощение, взял без колебания со стола тушенку и положил в шкаф.
Бандеровец сидел напротив выхода у самой стены и посматривал в небольшое темное оконце. Строптиво и навязчиво по стеклу стучали ветки разросшейся яблони, а за чахлой калиткой, без конца тревожимой порывами ветра, поднималась черная полоса разросшегося смешанного леса.
Вдруг во дворе что-то негромко стукнуло. Ивашов переглянулся с сержантом, сидевшим рядом, и обратился к хозяину, завозившемуся у самой двери с инструментами:
– Что это там во дворе?
– Ветер, видать. Непогодится у нас нынче. Оно в эту пору так бывает.
– А ты глянь, – потребовал младший лейтенант. – Потом нам доложишь.
Недовольно пробурчав что-то себе под нос, хозяин поднялся с табурета и тяжело затопал к двери. Через небольшое оконце было видно, как он пересек двор и скрылся за амбаром. Некоторое время слышалось его сдавленное покашливание. Хлопнул разок металлический лист. И вновь тишина.
Вернулся он через несколько минут, шумно отворил дверь, зацепил ногой в сенях ведро, заколотившееся металлической дробью, и ввалился в избу, мрачновато глянув на гостей:
– Никого нет… Калитка это… Шибануло ее на ветру, затворил, как полагается, теперь не потревожит. Может, горилку будете? Много не обещаю, но кое-что припасено. А то как-то не по-людски получается, ко мне гости пришли, а я им даже чарки не налил.
– Дело говоришь, хозяин, – охотно поддержал Ивашов. – Вот с этого и нужно было начинать.
– Мария! – громко позвал хозяин. – Сало неси с горилкой, чего его по углам прятать!
– Оно у нас в подполе, я только…
Договорить женщина не успела: неожиданно дверь широко распахнулась, и в горницу ворвались четыре автоматчика в венгерской форме и в немецких пилотках с трезубцем. Прозвучала короткая оглушительная очередь: первым упал младший лейтенант Ивашов, шумно опрокинув стул. За ним, неловко дернувшись, сполз на пол сержант Захарчук. Бойцы, так и не успевшие поднять автоматы, улеглись простреленными вдоль стен, уткнувшись лицами в пол.
– Не стреляйте!! – в отчаянии прокричал бандеровец. – Я свой! Я повстанец!!
Старуха, приоткрыв крышку погреба, со страхом взирала на вошедших.
– Москалей, значит, горилкой решила попотчевать, – спросил один из них, крепкий, с косолапой поступью, по всему видать, старший в группе бандеровцев.
– Какая тут горилка, – льстиво залепетал хозяин, – это не горилка, а сущие помои! Вылить хотел, а москали: налей да налей! Пришлось бабу в подпол за самогонкой отправить.
– В подпол, говоришь, отправить? – злорадно заулыбался вошедший. Подняв стул, он по-хозяйски сел в центре хаты. Трое остальных бандеровцев с густой черной щетиной на молодых исхудавших лицах настороженно посматривали по сторонам. – А ну, живо спускайся! И чтобы тебя здесь видно не было!
– Сейчас я, родненькие, сейчас, как бы тут не убиться, – суетливо заговорила женщина.
Подошедший хозяин попридержал крышку, и женщина, подхватив стоявшую на полу керосиновую лампу, стала спускаться в прохладную глубину по скрипучим ступенькам.
– И ты пошел вниз, большевистский холуй! – прикрикнул косолапый.
– Сейчас… Я тут малость… эх, – залепетал хозяин, с опаской поглядывая на разгневанное лицо бандеровца. Тяжело и протяжно, недовольно принимая на себя грузную ношу, скрипнула рядом половица.
– Кто таков? – подошел косолапый к бандеровцу, продолжавшему сидеть со связанными руками.
– Свой я.
– Свои с москалями не разгуливают.
Усмехнувшись, пленник показал на связанные руки:
– А ты не видишь? Не по своей воле. Меня зовут Боян. Слыхал о таком?
– Разберемся… Микола, поди сюда… Здесь оставаться опасно, не ровен час, комиссары нагрянут. Завяжи этому глаза и отведи на заимку. Там нас не достанут.
– Сделаем, – охотно отозвался Микола и, сорвав с крючка полотенце, подошел к пленному:
– Рожу подними, вражина! Завязывать не с руки.
– Может, все-таки руки развяжете, свой я!
– Пока ты нам не свой, это ты доказать должен. – Сложив полотенце вдвое, он завязал Бояну глаза.
– Да не так крепко! – возмутился пленный. – Глаза выдавишь! А
