– Вот и пришли… Открывай дверь.
Бандеровца ввели в хату. Боевито и громко застучали по полу кованые сапоги.
– Снимите с него повязку, – распорядился старший.
Полотенце развязали. Бандеровец, прищурившись на свет керосиновой лампы, с опаской осматривался по сторонам. Свет неприятно резал глаза. В хате сидели четыре человека и с интересом его разглядывали.
– Прямо какое-то представление. И что я тут делаю?
– Садись… Давай рассказывай, – потребовал старший, когда бандеровец сел на табурет.
– Что вы хотите услышать?
Взгляд кряжистого был неприязненный, недоверчивый. Бояну не нравились ни хата, ни находившиеся в ней люди. Раздражал исходящий от них запах, какой бывает только на одежде людей, длительное время пребывавших в блиндаже, – сырой, прелый и одновременно горьковатый, с привкусом запаха немытого человеческого тела.
– Правду… Для начала ответь, когда ты начал работать на москалей!
– А вы, я вижу, и впрямь сдурели, – проговорил спокойно связник. – Слышали о Куреке?
– И что с того? – едко спросил старший. – При чем здесь Курека? Речь о тебе идет.
– Так я и есть Курека.
– Вот даже как… Чем можешь доказать? – усомнился кряжистый.
Сняв правый сапог, Боян вытащил из него стельку, сунул руку внутрь и достал небольшой клочок бумаги, свернутый вчетверо.
– Надеюсь, ты грамотный. Документ особой важности от краевого командира. Здесь написано, что меня нельзя задерживать! Пропускать всюду! Каждый, кто своевольно задержит носителя документа, будет подвергнут серьезному разбирательству. Вплоть до расстрела! Я и так потерял из-за вас несколько часов!
Старший группы, внимательно посмотрев на задержанного, развернул помятую бумагу. Прочитав написанное, снова аккуратно свернул.
– Курека – человек заслуженный, у волостного старшины на особом счету… Ты мог эту бумагу забрать у него… Уже мертвого. Из какой ты сотни?
– А это важно? – усмехнулся Боян. Держался он уверенно, можно сказать, даже дерзко.
– Ты говоришь, что связной, а я – следователь… И моя обязанность проверять таких, как ты.
– Хорошо… Год назад я состоял в сотне Кошеля. А где нахожусь сейчас, сказать не могу.
– С Кошелем мы старые приятели, когда увидишь его, передай ему привет. Помню, девка с ним была такая видная, Анфисой ее звали. Фигуристая баба!
– Привет не передам, – буркнул связной. – Его еще в прошлом месяце убили. А бабы с ним никакой не было. Ты меня проверяешь, что ли?
– Ишь ты, – довольно проговорил кряжистый, возвращая документы. – Значит, ты – связной войскового атамана? Он что, все еще за Балкой живет?
Боян взял документ, положил его в нагрудный карман.
– Вот только на Балке он никогда не бывал. Если больше вопросов нет, тогда я пошел. Времени у меня нет, чтобы здесь с вами лясы по-пустому точить.
– Можешь идти, – разрешил кряжистый, – тебя здесь никто не держит. Степан, проводи нашего гостя до дороги. Глаза не забудь завязать покрепче.
Один из присутствующих взял со спинки стула полотенце и крепко завязал глаза Куреке.
– Вперед! – распахнул он дверь.
Глава 16. Взорвать склад с боеприпасами
Капитан Романцев, спрятавшись за кусты сирени, не без улыбки наблюдал за тем, как связного целый час водят по кругу. Стоявший рядом Игнатенко, напротив, был сосредоточен и хмур. Несколько раз, укрепляя «легенду», Бояна заставляли обходить воображаемые ямы, а когда тот изрядно натер сапоги, с головы сняли повязку и указали направление к дороге.
– Иди прямо на одинокую сосну, а оттуда спуск прямо к дороге, через небольшой лесок.
– Разберусь…
Боян не торопился уходить. Терпеливо подождал, когда сопровождающие скроются в чаще, а потом уверенно зашагал в противоположную сторону.
– Идем за ним, – повернувшись к Игнатенко, сказал Романцев.
Осторожно, стараясь не наступить на сухие ветки, зашагали за связником.
Тимофей шел на значительном отдалении: впереди мелькала только размазанная в ночи тень, порой терявшаяся в чернеющихся сгустках облаков. Потом силуэт вновь появлялся, выглядя почти черным на фоне бледнеющего горизонта.
Связной остановился лишь однажды, когда зашел в густой ельник. Сориентировавшись, направился в сторону грунтовой дороги, уводящей в Броды. Шли довольно долго. Стороной прошли село Покровки, лежавшее по обе стороны большака, повернули к селу Красные Бугры, растянувшемуся на добрые две версты.
Было понятно, что село ему хорошо знакомо: сокращая расстояние, он проходил через огороды, сворачивал в переулки. Романцев с Игнатенко старались держаться на значительном расстоянии, чтобы оставаться незамеченными. В какой-то момент им показалось, что связника они упустили, но затем он вдруг обнаружился на окраине поселка, когда шагал к большому двухэтажному каменному дому с высоким парадным крыльцом.
– Кто живет в этом доме? – спросил Романцев.
– Демьян, председатель колхоза, – уверенно ответил Игнатенко.
– Большой он себе дом отгрохал.
– Перепало ему… Прежде в этом доме помещик жил.
– Понятно.
– Я вот что думаю, странно все это… Почему он к нему пошел? Демьян не был замечен в связях с бандеровцами. Наоборот, всецело был за Советскую власть! Не на словах, а на деле… Он ведь в этом селе третий председатель за последние полгода. Обоих предыдущих бандеровцы убили… Может, этот Боян – его родственник? Мало ли?
– Потом расскажешь мне об этом Демьяне пообстоятельнее. Нужно проверить.
– А ведь ты его видел, Тимофей, – напомнил Игнатенко, – он на подводах хлеб привез в часть.
– Тот самый? – вспомнил Романцев. – Помнится, тогда он еще сказал, кто же еще Красной армии поможет, если не свой советский народ. Только у меня теперь его хлебушек поперек горла застрянет… Думаю, он в часть не просто так наведывался, а чего-то вынюхивал или с кем-то встретиться хотел. Я тут служу без году неделя, но уже ничему не удивляюсь.
– Может, нам их задержать?
Тимофей смотрел в спину удаляющегося бандеровца. Шаг твердый, можно сказать, хозяйский. Ни от кого не прятался. Пересек кустарник, разросшийся вдоль обочины, и появился вновь уже перед самой оградой барского дома. Открыв калитку, вошел во двор и захрустел подошвами по дорожке, усыпанной гравием. Поднялся на крыльцо, коротко обернулся и уверенно постучался в массивную высокую дверь, распахнувшуюся тотчас, словно его уже дожидались.
– Вдвоем нам их не
