– Потерпишь!
– Все, уходим! – распорядился косолапый.
Пленника подхватили под руки и повели к выходу.
– Голову ему пригни, – добавил он, – еще лоб расшибет, а нам сначала его допросить нужно.
Глава 15. Ты меня проверяешь?
Барбарис благоухал, его ароматный запах распространялся далеко за пределы поляны, щекотал ноздри. Неожиданно во дворе хутора раздался стук затворяемой двери. Тимофей Романцев раздвинул кусты и увидел, как четверо мужчин вывели связанного бандеровца.
– Далеко они его? – спросил он у Игнатенко, стоявшего рядом.
– А чего его вести? – невозмутимо пожал тот плечами. – Отведут за околицу и расстреляют. – Увидев, что капитан не расположен к шуткам, продолжил: – Поплутают для убедительности по лесу часа три, а потом отведут на соседний хутор, там и допросят.
– А ты уверен в заместителе?
– Товарищ капитан, Петренко я верю, как самому себе! Мы с ним такую штуку не однажды проделывали. И службу он свою знает, не подведет! Расспросит, как нужно.
Некоторое время вышедшие топтались у крыльца, о чем-то переговариваясь, а потом уверенно зашагали к калитке. Отворяясь, протяжно заскрипело ссохшееся дерево, разбудив ночь, а еще через несколько метров гости скрылись в темноте.
– Пошли в дом, – заторопился Романцев. Наклонив густые ветки разросшегося куста, вышел на грунтовую дорогу. За ним зашагал Игнатенко, негромко чертыхался, когда цеплял носками сапог корни деревьев, торчавшие из земли.
– Давай без ругани, услышат, – предупредил Тимофей.
– Дык, тьма, не видать ни хрена.
Стараясь не хлопать дверью, вошли в хату. В горнице по-прежнему полыхала лампадка, ее колыхающийся тусклый свет через распахнутую дверь проникал в дальние углы сеней.
Тимофей широко распахнул дверь и вошел в горницу. «Ожившие» бойцы сидели на стульях и по-деловому, покромсав тушенку на мелкие куски, ели ее ложками. Вполне сытный ужин, а больше солдату и не требуется. Можно было бы, конечно, и водочки для настроения принять, но тут как повезет.
Младший лейтенант Егор Ивашов сидел подле окна и задумчиво курил, выдувая тонкую упругую струйку в распахнутое окно. Хозяева уже повылазили из погреба. Старик поднял с пола трехлитровую бутыль с мутной горилкой, наполовину опорожненную, и поставил ее на стол, а баба, приговаривая себе под нос, вытаскивала из кадки малосольные огурчики.
Увидев вошедшего Романцева, Ивашов притушил окурок о металлическое дно консервной банки и шагнул навстречу:
– Здравия желаю, товарищ капитан!
– Здравствуй, дорогой!
Обнялись крепко и очень сердечно, как это бывает только между добрыми друзьями.
– Егор, ты не в обиде на меня, что я тебя привлек? – спросил Тимофей. – Захожу как-то в штаб, а там о тебе говорят, о том, что сам командующий тебе орден вручал. Ну, я и подумал, а почему бы нам вместе не поработать… Давно не виделись, все повод искал, чтобы повидаться, а тут такое дело… Район незнакомый, чужой, людей пока плохо знаю. Так что довериться могу только своим, которые, знаю наверняка, не подведут. Окружение-то под Киевом не вспоминаешь, как мы выбирались?
– Тяжелое было время, – хмуро произнес Ивашов. – Вспоминаю с неохотой.
– А я вот часто вспоминаю… То, что мы с тобой оттуда выбрались живыми, иначе как чудом не называю… Тут поневоле верующим станешь.
– Это точно, – кивнул Егор.
Хозяин, по-деловому расставлявший на столе стаканы, заметно повеселел. Женщина огромным и хорошо заточенным ножом ловко нарезала краюху хлеба. Работали они очень слаженно, было заметно, что принимать гостей для них дело вполне привычное.
– Хочу тебе заметить, что для покойника ты неплохо выглядишь, – усмехнулся Тимофей и тихо добавил: – Как ты думаешь, бандеровец ничего не заподозрил?
– Не должен… Когда в меня холостыми из автомата лупанули, так я так искусно кувыркнулся, что едва шею себе не свернул, – пожаловался Ивашов, потирая ушибленное место. – И бойцы тоже не оплошали, улеглись, как заправские покойники.
Со времени их последней встречи, когда они выходили из окружения, Егор Ивашов заметно посуровел. Юношеская непосредственность пропала, о ней напоминала лишь располагающая улыбка. Чувствовалось, что за прошедшие годы он многое повидал, много чего пережил, за плечами была серьезная боевая биография, какая выпадает не на всякую судьбу. Даже внешне он значительно изменился: лицо сделалось суше, глаза стали строже, смотрели прямо и твердо, взгляд – подмечающий каждую мелочь.
– Горилка? Это дело… Можно по стаканчику за встречу опрокинуть… Игнатенко, где ты там? Или горилки не хочешь? Да не топчись у порога, что-то ты совсем скромный стал, я тебя даже не узнаю, совсем на хохла не похож! Если будешь так скромничать, бандеровцы тебя вмиг раскусят.
– А я завсегда компанию составлю, – охотно отозвался старший лейтенант Игнатенко, присаживаясь напротив. Посмотрев на хозяина, бережно разливающего самогон, строго спросил: – Первач?
– А то как же! – широко заулыбался старик, обнажив белесые беззубые десны. – Так по мозгам шибанет, что память потерять можно.
– Вот этого нам не нужно, – серьезно ответил Романцев. – А вот за воскрешение можно и выпить по стаканчику. Ну… с возвращением! – поднял он стакан. Выпил единым махом, крепко зажмурившись. Едва не на ощупь отыскав малосольный огурец, закусил, уничтожая сивушный терпкий привкус.
– И долго нам еще плутать? – спросил Боян, в очередной раз споткнувшись о корягу. – Так ведь и лоб можно расшибить.
– А для чего ты его бережешь? Для пули, что ли? – услышал он недружелюбный ответ.
В ответ раздался сдержанный смех.
– Думаешь, смешно? – растер бандеровец ушибленное колено.
– Ладно, недолго еще, – заверил старший. – Может, еще с час. Дорога все-таки не близкая. Выйдем скоро на поляну, а там за ней хата будет, вот в ней и поговорим. А чего ты все принюхиваешься? Хочешь узнать по запаху, где мы бродим? А ты чудной, однако.
– Чую, холодом потянуло, как будто бы от реки.
– Верно, так оно и есть. Приходилось бывать в этих местах?
– Я повсюду бывал.
Проплутали еще около часа – то поднимались на косогор, а то вдруг неожиданно спускались к самой болотине; уходили к реке, от которой тянуло свежестью, снова шли полем, – затем затявкала вдали собака, ее лай становился все громче, и вскоре старший произнес:
