– Ах, да, – вспомнил Кисляр. – В сорок третьем, год назад, хохлы тут лютовали со страшной силой, как с цепи сорвались, ничего человеческого в них не осталось. Сперва отряду Глинского хана пришла, а потом и нам. Но Кравца им не удалось застать врасплох. Мы неделю в лесу натиск отбивали, тьму этой сволочи положили. Им пришлось немцев умолять, чтобы помогли. Ну а какой фриц откажется нагадить советским партизанам? Маленький отряд из окружения пробился, товарищ Кравец на моих руках скончался. Неделю с боями по лесам! Нас дюжина осталась, грузовик у немцев увели, на нем и прикатили к нашим. Прошли проверку и снова в дело. Мне заградительную роту дали, но что-то надоело по тылам сидеть да своих гонять. Подал рапорт, пошел командиром взвода в ударный батальон. Ковель с Возырем отбили, новое назначение. Дескать, знаешь район, вот и будешь в нем формировать отдел НКВД. А бегать в атаки по минным полям ты уже староват.
– Что за история с полковником Елисеевым? – без обиняков спросил Шелест.
Кисляр не прятал глаза, удивленно моргнул и спросил:
– Это кто?
Шелест объяснил.
– Вот черт, уже запамятовал. – Капитан хлопнул себя по лбу. – Память, в принципе, рабочая, но ей пинок нужен, чтобы завелась. – Кисляр добродушно хохотнул. – Да, помню тот день. Только точную дату забыл.
– Пятнадцатое июля, – напомнил Стас.
– Вам виднее, товарищ майор. Я же при Кравце на базе находился. Радиосвязь с Глинским у нас была. Помню тот базар. Важное лицо из Москвы должны были к нам переправить в тот же вечер. Кравцу это как-то не понравилось, поругался малость. Но надо, значит, надо, отправил комитет по встрече. Те и прождали на опушке весь вечер. Не шел никто. Мы еще удивлялись. Может, передумало важное лицо? Но особо не расстроились, всякое бывает. Ближе к полуночи пытались связаться с ними, но словно помехи кто-то выставил, только треск в эфире. А утром узнали, что бандеровцы базу Глинского разнесли и весь народ положили. Мы верить отказывались. Как это возможно? Ведь в Росомач просто так не пролезешь, в отличие от нашей базы в Кудряшевском лесу. Помню, все были потрясены, не могли такое представить… – Тень воспоминаний улеглась на морщинистый лоб капитана. Они явно не доставляли ему никакого удовольствия. – А потом и нас стали окружать, над другими базами по району опасность нависла.
– Кто-то из отряда Глинского выжил?
– Есть один, – ответил Кисляр. – Володька Кондратьев. Молодой, грамотный, у Глинского начальником разведки числился. Жалко пацана, ровно половина от него осталась. А ведь девки когда-то табунами за ним бегали.
– Половина – это как? – вдруг спросила Настя.
Кисляр вздрогнул от неожиданности и ответил:
– Он был на базе, когда бандеровцы атаковали. Отстреливался вместе со всеми. Потом с обрыва сиганул. Там речка и плоты. Пытался один из них в воду столкнуть, своих ждал. Но всех на обрыве положили, а на Володьку гранату сбросили. Спускаться не стали, на кой ляд это нужно? Он чудом не сдох. Когда очнулся, уже никого, ноги в хлам осколками раздроблены, рука точно такая же. Второй плот столкнул в воду каким-то чудом – первый-то сразу унесло – плюхнулся на него. Пронесло Володьку по реке через все урочище, а потом на берег выбросило. Добрые люди подобрали, в подводу под сено спрятали да к сельскому фельдшеру свезли. А тот наш человек, хоть и хохол. Видит, дело плохо, ноги не спасти, а если резину протянуть, то и голове хана. Вот и отрезал по самое мама не горюй. Этим докторишкам только подставь что-нибудь!.. Потом его забрали партизаны товарища Шумейко, отвезли в свой лазарет. Не поднялась у них рука прикончить Володьку. Вроде никчемный стал, а таким парнем когда-то был.
– Где он сейчас?
– В Возыре, где еще. Тетка у него нашлась, сердобольная такая. Как город освободили, привезла Володьку из леса к себе на улицу Буговую, выхаживает его.
– Вы знаете людей Глинского, сопровождавших полковника Елисеева в ваш отряд?
– Понятия не имею, кто такие и что с ними стряслось, – ответил Кисляр.
Шелест испытующе смотрел ему в глаза. Мол, ну-ну. Надеюсь, тебе можно верить, Федор Ильич.
– Я слышал, что они живут в районе. Полковника не довели, была засада, все пошло не так.
– От меня вы такого точно слышать не могли, – заявил Кисляр. – Месяц назад в городе работали следователи, может, и просочилась информация. Но мне, увы, не докладывали.
– А вообще в уезде живут бывшие партизаны? Может, по ранению решили завязать с войной или другим причинам?
– Наверное, почему нет? За этот месяц какого только народа ни мелькало. Одни уезжают, другие приезжают. Не запретишь. У нас в стране свобода передвижения. Хотите посмотреть, что натворили эти нелюди? Свернем на пару минут. Так, для наглядности.
Он круто вывернул баранку, машина съехала на разбитый проселок, зачавкала по вечно жидкой грязи. Сопровождающие спохватились, тоже повернули. От болот тянуло сыростью. Расступились кустарники, и «газик» въехал в село, вернее, в то, что от него осталось.
Машина медленно ехала мимо поваленных заборов, сгоревших хат. В поселке не осталось ни одного целого строения, все сгорело дотла – жилье, сараи, курятники с телятниками.
В воздухе висел странный дух. Его не выдувал ветер, не умаляло время. Сладковатый, приторный, с примесями гари и какой-то терпкой гнили. Настя достала платок, закрыла нос. Гальперин брезгливо поморщился.
– И по какой причине, товарищ капитан, вы нас сюда привезли? – спросил он.
– Для наглядности, – проворчал Шелест. – Товарищ капитан предельно ясно выразился.
Сотрудники НКВД в село не заезжали, остались на околице.
– Суеверные они, – пошутил Кисляр.
Оперативники тоже из машины не выходили. «Газик» медленно ехал по селу, лежащему в руинах. Трава стыдливо прикрывала кучки горелых бревен. Огонь был настолько силен, что обрушил даже дымоходы, сжег окрестные деревья. В селе не было не только людей, но и животных, даже птиц.
На центральном пятачке белели человеческие кости, скалился череп, на котором еще сохранились остатки кожи и клочки волосяного покрова. Человеческих останков было много. Кое-где мертвецы лежали вповалку. Скорбно выделялись детские скелеты.
– Село
