Шелест покосился через плечо. Настя сидела прямая, как штык от трехлинейки, и потрясенно смотрела по сторонам.
В России она видела всякое. Зондеркоманды орудовали в прифронтовых селах, тоже истребляли гражданское население. Но немцы действовали проще. Они расстреливали людей в оврагах или загоняли всех в овин и поджигали. За каждым жителем с топором не бегали, не стремились изуверски расчленить его и получить удовольствие, гроздья удушенных детей по деревьям не развешивали.
– Что, Леха, так себе архитектура? – проворчал Шелест.
Гальперин отвернулся.
Кисляр доехал до западной околицы, сделал разворот и покатил обратно.
– Поляки возвращаются, – сказал он. – Пусть не массово, с опаской, но случаи уже не единичные. Заручаются нашей поддержкой. Мы ее, естественно, обещаем, да вот только не приставишь к каждому крестьянину автоматчика. Обустраиваются на свой страх и риск. Всякое случается. Но разве кто-то будет восстанавливать хозяйство в этом селе? Тут же мертвяки кругом, смертным духом все пропитано, страх в воздухе такой, что аж мурашки по спине. Сдохнет человек, а не поедет сюда. Где-нибудь на пустыре начнет строиться. Да и то лишь до той поры, пока ночью бандеровцы не придут.
Через минуту «газик» выехал из села-призрака. Машина с сотрудниками НКВД снова возглавляла процессию.
Все подавленно молчали. Зрелище, конечно, не из радостных.
Что заставляет человека брать в руки топор и рубить в капусту соседа, доброго приятеля, с которым вчера здоровался, горилку пил, за жизнь разговаривал?
В Клещинку они заезжать не стали, вышли на основную дорогу. Она петляла через ромашковое поле, постепенно приближалась к лесу. Запах смерти сменили ароматы луговых трав, дул приятный ветерок. В безоблачном небе носились стрижи-истребители.
Справа в низине осталось село, с виду целое, хаты с соломенными крышами. Неподалеку под надзором голопузого мальца паслись щуплые коровы. Навстречу проскрипела телега, запряженная клячей. Возница торопливо щелкал бичом, освобождая проезд.
– Ладно, какая ни есть, а вроде бы мирная жизнь начинается, – заметила Настя.
– Точно! – сказал Кисляр, провожая глазами остов перевернутой телеги, украшающий откос. – Ее приметы на каждом шагу. На этой телеге польская семья пыталась деру дать. Бандеровцы на лошадях за ними гнались. Телега перевернулась, так эти несчастные по полю убегали, а бандиты за ними скакали и давили копытами. Там и лежат, куда им деться, в траве все.
Дорога втягивалась в смешанный лес. Головная машина уже тряслась на корнях, плетущихся по дороге, водитель включил пониженную передачу. Люди насторожились, потянулись к оружию.
За левой обочиной деревья отступали, кустарник разредился. Справа, наоборот, вырос склон, весь покрытый зеленью и венчаемый осинами. Он тянулся вдоль проезжей части.
– Лес небольшой. Быстро проскочим, а там уже скоро и Возырь, – сказал Кисляр.
«Работа в постоянном напряжении. Как же это славно, – подумал Шелест. – Не знаешь, откуда и когда прилетит. На передовой гораздо проще. Там хорошо понятно, где враг. Тут же сплошная неясность».
– Вам знакома такая фамилия – Горбацевич?
– Да, – откликнулся Кисляр, передернув плечами. – Сволочь знаменитая была, хоть автограф бери. Хотя почему я говорю «была»? В июле наши Возырь брали. Немцы-то сразу откатились, не дураки они, боялись в окружение попасть. А эти черти на западной окраине что-то вроде укрепрайона устроили. Два танка в ловушку попали, сгорели вместе с экипажами. Гранатами солдат забрасывали, с флангов обстреливали. Много ребят тогда полегло. Чего греха таить, дрались эти поганцы отчаянно, несколько раз контратаковали, без патронов на пулеметы бросались.
Впереди вдруг раздались крики. Машина с сотрудниками НКВД резко дернулась влево, дала опасный вираж. Она чуть не въехала в пень, торчавший на обочине, но водитель справился с управлением, выжал газ и двинулся дальше. Кто-то высунулся наружу, тыкал пальцем назад.
– Мать твою за душу! – выругался Кисляр. – Мина на дороге! Всем пригнуться! – Он и сам склонился над баранкой, резко выкрутил ее влево, а затем обратно.
Шелест не успел ничего заметить. Икнула сзади Настя. Майор извернулся боком, чтобы не треснуться зубами о панель.
Мину положили, но прикопать не успели? Как мило, черт возьми!
Кисляр лихо крутил баранку, объехал опасный участок и тоже утопил педаль акселератора. Он практически догнал головной автомобиль и чуть не подтолкнул его бампером. Из первой машины высунулись стволы автоматов, сотрудники НКВД открыли беспорядочный огонь по кустарнику, торчащему на склоне.
– Делайте так же! – рявкнул Кисляр.
Шелест передернул затвор. Ему опять пришлось извернуться. Он палил наобум. С небольшим опозданием к общему веселью присоединился Гальперин, тоже стал поливать склон огнем. Трясся кустарник, отлетали ветки, сыпалась листва. Противник помалкивал. Если он вообще там был.
– Все, хватит! – крикнул Кисляр.
Машины уносились от опасного места. Люди прятали головы, судорожно перезаряжали автоматы. Настя нервно засмеялась. Мол, у страха глаза велики.
За деревьями маячил просвет – долгожданная опушка. Но водители не сбавляли скорость. Умный противник всегда знает, как поставить капкан и подловить тебя в момент потери бдительности.
Кажется, обошлось. Машины вылетели из леса, запрыгали по ухабам полевой дороги. Распахнулись луговые просторы. Местность шла под уклон. Зеленые поля вздымались волнами, прямо как покатые барханы в пустыне.
– Что это было, Федор Ильич? – спросил Стас.
– Противотанковая мина, – ответил Кисляр, который уже пришел в себя и невозмутимо посвистывал в усы. – Сержант Млынский, что за рулем сидит, увидел ее. Он воробей стреляный. Такое нередко случается. У бандитов этого добра хватает. Они вполне могли знать, что я поеду, соглядатаев у них хватает. А если им сообщили, что я еще и сотрудников Смерша повезу, так вообще святое дело. Кстати, насчет примет мирного времени. Пару недель назад с этой стороны
