– Я в школе немецкий изучал, потом в институте, а когда война началась, на пленных фрицах тренировался. Так вот. Из их беседы явствовало, что люди, окруженные на болоте, собираются выходить. Пойдут сегодня ночью, возможно, ближе к утру. То, что их заблокировали, чушь собачья. Есть выход напрямую к аэродромному полю. Сразу идти они не могли, тропа опасная, можно провалиться. Им пришлось втихую гать укладывать, этим и вызвана задержка с выходом из болот. Опасались наших патрулей, самолетов, но вроде работа подходит к концу, скоро пойдут. У них обуза – гражданские, люди слабые, больные, их на себе тащить надо. Немцы же все обстоятельно делают, надежно. Я это к тому, товарищ майор, что если хотите поучаствовать, то можете успеть. Тропинку-то помните?
Никита сорвал с головы наушники. Щеки его пылали.
От земли нещадно тянуло холодом, першило в горле. Он уже битых два часа лежал на сырой земле, метрах в семидесяти от самолета. Хорошо, что хоть плащ-палатку с собой прихватил. Небо на далеком востоке наливалось мутной серостью. Барражировали тучи, стылая изморось висела в воздухе, скрипела на зубах.
Противник не появлялся. В замаскированном самолете несколько раз отблескивал свет. Иногда ветер доносил обрывистые фразы. Поскрипывал трап. Спустился человек, размытый и невнятный, покурил в кулак, убрался восвояси.
Черные деревья стояли стеной слева и справа. На востоке, где кончался безлесный участок, тоже вырисовывалась плотная чаща.
Болота начинались справа, за деревьями. Оттуда и ждали немцев. Но на всякий случай лейтенант Родимов растянул людей. Противник непредсказуем, может объявиться где угодно.
Десять минут назад в самолете снова попискивала «мышка». Подобраться ближе никто не рискнул, лучше ждать. Немцы обязательно появятся. Им нет никакого резона морозить своих изможденных ученых мужей.
Сзади что-то зашуршало, в ямку сполз сопящий Тетерин, пристроился рядом. Он с сипом дышал, едва сдерживал кашель.
– Не спите, товарищ майор? – Парень распластался рядом. – Ну и погодка, мать ее! Кажется, я понял, товарищ майор, на какой хрен родился. Терпеть, чтоб меня!.. Христос терпел и нам велел. По правде сказать, терпелки уже кончились. В атаку бы сейчас, поубивать всех! Или спирту испить. Чего они ждут, товарищ майор? Я про немцев. Ну, постелил ты свою гать, так давай, канай из болота, люди уже заждались. Ковровыми дорожками ее устилают? Заборчики ставят?
– Ладно, заткнись, – беззлобно проворчал майор. – Не на митинге. Когда им надо, тогда и выйдут. У немцев свои соображения. Вот если до восхода не появятся, тогда тревожно станет.
Тут он краем глаза уловил движение где-то справа, на южной оконечности старого аэродромного поля, сразу забыл про холод, начал всматриваться. У опушки леса наблюдалось слабое шевеление. Там что-то набухало, возилось, словно гигантский спрут выползал, шевеля щупальцами.
Тетерин охнул, припал к земле. Он тоже что-то заметил. Справа раздался шепот, два бугорка отправились в разные стороны. Разведчик подтянул к себе ручной пулемет Дегтярева, приготовленный к работе.
В этой части поля, растянувшись до середины, лежали пятеро. Трое вокруг самолета, несколько человек в лесу и на восточном краю аэродромного поля. У этих был приказ огня не открывать, чтобы своих не зацепить, блокировать бегущих.
– Приготовить фонари, – прошептал Попович.
Команду шепотом передали по цепочке.
– Неужели, не могу поверить! – прошептал Тетерин, вытягивая автомат. – Дождались.
Текли секунды, жестко били по черепу. Спрут расправил свои конечности, выбирался на открытое пространство. Нерезкие тени колебались в воздухе, смещались справа налево. Смазанные образы превращались в человеческие фигуры в маскхалатах и накидках. Позвякивала сталь, слышалось тяжелое дыхание.
Даже крепким диверсантам, похоже, досталось. Они едва волочили ноги, растянулись в колонну по одному. Впереди тащился рослый солдат с пулеметом на плече. За ним, на короткой дистанции, шли еще четверо.
Шестой поддерживал худого доходягу, у которого заплетались ноги. Сзади та же картина. Плечистый диверсант волочил на себе второго штатского. Тот кряхтел, пытался семенить на подгибающихся ногах.
Замыкал процессию высокий мужчина. Он грузно переставлял ноги, но держал осанку. Никита сразу подумал, что это офицер.
Близость цели придавала фашистам сил. Пулеметчик ускорился, что-то бросил товарищам через плечо. Те тоже задвигались энергичнее.
У самолета наблюдалась активность. Трое полезли на крыло, начали стряхивать маскировку. Четвертый член экипажа зашагал, проваливаясь в буераки, навстречу долгожданному войску.
Рассерженно, словно пролаял, ухнул филин. Вся неприятельская рать как на ладони. Ату ее! Каждый знал что делать. Штатских не трогать!
Вспыхнули яркие фонари, и немцы заметались. Блестели глаза, перекосились небритые серые рожи. «Дегтярев» выдал длинную очередь. Ударили автоматы. Споткнулся пилот, не добежавший до своих, схватился за живот, упал носом в прелую траву. Пулеметчик рухнул навзничь окровавленным куском мяса. Остальные тоже не успели среагировать. Пули гробили немецких солдат, расшвыривали их в разные стороны. Четыре тела валялись среди кочек.
Одновременно вторая группа разведчиков расправлялась с экипажем. Летчики, находящиеся на крыле, представляли собой прекрасные мишени. Они попадали на землю, кто-то еще стонал, извивался. Из леса выбежали разведчики, без жалости добили их.
Солдат, волокущих гражданских лиц, они оставили на потом. Тем требовалось время, чтобы справиться со своей обузой.
Плечистый малый отбросил своего подопечного, судорожно рвал «МП-40», застрявший за спиной. В него стреляли из нескольких точек, и долго он, разумеется, не протянул. Пуля сбила с головы каску, затянутую сеткой, другая проломила лобную кость. Мужчина в штатском визжал, корчился в канаве, давился землей.
Офицер, замыкавший шествие, при первых выстрелах выхватил пистолет из кобуры, судорожно рвал заклинивший затвор. На нем, прямо как на вражеском бомбардировщике, перекрестились лучи нескольких фонарей. Сухо щелкнул одиночный выстрел. Снайпер вступил в дело. Офицер с воплем схватился за обожженную руку, вприпрыжку кинулся назад. С противоположной стороны поля поднялись две тени, устремились наперерез, блокируя отход.
Последний солдат схватил за шиворот опекаемого мужчину и прикрылся им как щитом. Сам он при этом присел и открыл огонь с одной руки из «МП-40». Пули разлетались в светлеющее небо, ни одна не попала в цель.
Красноармейцы терпеливо ждали, прижавшись к земле. Заложник извивался, стонал, немец не отпускал его. Кончились патроны, он злобно выругался, отбросил автомат.
Безудержная сила оторвала майора Поповича от земли. Он помчался скачками, подлетел к
