ХАМАТОВА: А ты это замечаешь?
ГОРДЕЕВА: Да, мне видно. Еще я вижу, как ты стараешься не подавать виду, но всё равно обижаешься немного, когда, вспоминая какой-то период времени, объясняешь мне: “Мы выпускали спектакль”, а я просто киваю головой, будто ты сказала: “Мы ехали на автобусе”.
ХАМАТОВА: Нет, я не обижаюсь. Но мне действительно трудно всегда объяснить, каких душевных и энергетических затрат стоит погружение в новую историю. И с какой силой мне приходится себя вытаскивать, чтобы переключить голову и поехать, например, на встречу в фонд, или выпрашивать деньги, или еще куда-то. Это не тумблер, который ты – чик – выключил и переключился мгновенно. Подготовка к спектаклю гораздо сложнее, чем когда спектакль уже идет. Тут как раз всё понятно. После спектакля я действительно могу снять грим, умыться, переодеться и заниматься чем-то другим. Но процесс – это то, что совсем, к сожалению, невозможно объяснить людям извне. Правда, почему-то все важные события в моей жизни совпадают с репетициями. И я их так и запоминаю: когда мы репетировали это, произошло это. Такие вешки, зарубки. И все самые важные события в своей жизни я помню по спектаклям, которые выпускала.
ГОРДЕЕВА: Например?
ХАМАТОВА: Например, я выпускала “Укрощение строптивой” в Театре наций, когда сотрудники нашего фонда пришли с идеей самостоятельно подготовить фандрайзинговое мероприятие – аукцион. Идея была в том, что ребята сами придумывают сценарий, лоты, сами зовут гостей, сами всё организовывают, а мы с Диной просто приходим и ведем этот вечер. Единственная просьба, с которой они ко мне обратились, – договориться с площадкой. И мы страшно обрадовались, Дина Корзун прилетела из Лондона.
У ребят был чудесный замысел – провести необычное мероприятие для людей, которых мы называем патронами нашего фонда: верных друзей, советчиков, жертвователей. Но что это за люди? Это люди, которые уже везде побывали, почти всё на этом свете видели, их трудно чем-то удивить и почти невозможно поразить их воображение. Словом, самые серьезные и притязательные люди из тех, кого можно себе представить в качестве зрителей и участников аукциона, идея которого была в том, что мы предлагаем им купить нечто, что в обычной жизни нельзя купить ни за какие деньги. Я тогда выпускала спектакль и ни разу не попросила показать мне сценарий вечера, я его получила в ночь перед аукционом. Читать не было сил. Единственное, что я успела зацепить взглядом, – “в фойе перед началом аукциона гостей будет встречать фонтан из шоколада”. Это звучало как-то величественно: я представила себе красивое зеркальное фойе, бьющий во все стороны шоколадный фонтан, страшно впечатлилась. На следующий день надела красивое платье и пришла на аукцион. И стала искать фонтан. Но его не было. Во время репетиции я всё время выбегала в фойе в поисках фонтана. А потом мне сказали: “Так он же давно уже там стоит!” Фонтан оказался небольшой вазочкой для фондю. Надо ли говорить, что так же, как и я, никто из гостей вечера тоже не принял эту вазу за фонтан. Но самое страшное меня, Дину Корзун и Игоря Верника, которые должны были вести аукцион, ожидало впереди: нам предстояло продать лоты, которые никому из присутствующих не были нужны.
ГОРДЕЕВА: Что это были за лоты?
ХАМАТОВА: Послушай, когда я лично приглашала людей на этот аукцион, я по сто раз им повторяла, что их ждут самые необычные лоты, а теперь стояла, обтекая, и предлагала им шубу от какой-то там Петровны, дегустацию в винном магазине, экскурсию по пыльным залам шоколадной фабрики, велосипед и – вот это смешно – маленького ни в чем не виноватого пони, которого подарил фонду какой-то благотворитель и которого теперь некуда было девать. Всё это надо было продать людям, у которых давно есть свои собственные яхты, самолеты, виноградники и конюшни. К счастью, на аукцион пришло много наших друзей-артистов. Мы с ними старались образовавшуюся неловкость перевести в гротеск, в шутку, довести до абсурда. Например, пони продавали Юля Пересильд и Паша Акимкин, которые дурными голосами пели “У пони белая челка”. Я периодически настойчиво повторяла: “Ешьте, пожалуйста, ешьте, не стесняйтесь!”, пока сама не попробовала еду, оказавшуюся абсолютно несъедобной. Тут стало понятно, почему многие наши голодные гости бегают перекусить в соседний ресторан. Тут надо объяснить, что, устраивая благотворительный аукцион, ты всё равно стараешься на всём экономить: например, договариваешься с кейтеринговой компанией о бесплатном ужине. Со стороны компании это тоже благотворительный жест. Поэтому мы должны были им внятно объяснить, какие люди придут на ужин, а не просто попросить накрыть столы.
Сейчас я чувствую себя виноватой: мы подошли к лакшери-мероприятию с теми же инструментами, с которыми ходили всегда и везде, с идеей экономии. И доэкономились до того, что фонтан из шоколада скукожился до вазочки фондю, и так во всём. Как только кончился злополучный аукцион, я устроила “разбор полетов” тут же, за кулисами. К сожалению, у меня не нашлось ни одного слова благодарности или поддержки, я возмущалась организацией, убогостью лотов, фуршетом. Многие сотрудники захотели уволиться. Потом я перед ними извинилась и больше никогда не повторяла таких ошибок.
Ты понимаешь, в чем смысл: мы ведь собрали довольно много денег на этом аукционе, но собрать их можно было гораздо меньшей кровью: просто попросить. А если замахиваешься на мероприятие суперкласса, надо и организовывать его соответствующим образом.
ГОРДЕЕВА: Как ты действуешь теперь?
ХАМАТОВА: Теперь наши встречи с патронами всегда досконально продуманы и, не побоюсь сказать, неповторимы. Это во-первых. Во-вторых, я поняла, что для выяснения обстоятельств организации любого мероприятия, к которому я не имею отношения, я должна выдохнуть, продышаться, переночевать со всеми теми словами, что хочется выпалить сразу. А потом уже со всеми встречаться и разговаривать.
ГОРДЕЕВА: Получается?
ХАМАТОВА: Всё чаще – получается. И так жить гораздо легче. Ведь совершенно ясно, что нам в этой реальности – я имею в виду “Подари жизнь” – существовать друг с другом долго. И, видимо, до самого конца. И уж тут-то мы сможем создать чуткий и честный мир отношений, такой, о котором мы мечтаем и говорим в интервью.
Кстати, я давно хотела тебя спросить: а когда ты поняла, что твой мир – это именно фонд и всё вокруг, а не телеканал? Я спрашиваю потому, что со стороны это выглядело сознательным решением.
ГОРДЕЕВА: Что я решила бросить телик и уйти в безработицу и помощь фонду? Нет, конечно. Я такого решения не принимала. Но еще до всех событий, вынудивших меня уйти с телеканала НТВ, произошла история, которая, как я сейчас понимаю, во многом помогла мне осознать, что действительно важно, что будет самым важным в моей жизни. В сентябре две тысячи одиннадцатого года я начинала вести программу “НТВшники”. Туда пробовались разные пары, разные сочетания ведущих, но у нас с Антоном Красовским выходил на редкость слаженный многоплановый дуэт. И шла речь о том, что мы станем постоянными ведущими. И одна из программ стала, можно сказать, нашим звездным часом…
ХАМАТОВА: А, это тот выпуск, где была драка?
ГОРДЕЕВА: Именно. Тот выпуск мы вели все вместе: Антон Хреков, Паша Селин, Антон Красовский и я. И вот практически на ровном месте случилась стычка между олигархом Полонским и олигархом Лебедевым. Они сперва пикировались на словах, хотя и довольно едко, на грани. А потом Полонский как-то резко дернул рукой, может, даже замахнулся, не знаю,
