— Бедный Пономарев! Мне его очень жаль. Скажите, а что он вам про меня говорил?
— Что вы замечательная женщина, что у вас удивительные глаза и руки, что вы какая-то необыкновенно живая, настоящая, что если я вас увижу, то непременно влюблюсь.
Велярская засмеялась.
— Скажите пожалуйста. Ну, и как вам кажется, он прав?
— Пока прав. Глаза и руки у вас удивительные. Об остальном не берусь судить по первому впечатлению.
— А насчет того, что вы в меня влюбитесь?
Тумин улыбнулся.
— Не исключена возможность.
— Мерси. Вы очень любезны.
Велярская подошла к зеркалу и поправила волосы. Тумин пристально оглядел ее всю с головы до ног.
— Не смотрите на меня так. А то я волнуюсь, как на экзамене, и очень боюсь провалиться.
— Не бойтесь. В крайнем случае вы, надеюсь, не откажетесь от переэкзаменовки.
Велярская расхохоталась.
Тумин встал и подошел ближе.
— Кроме шуток, Нина Георгиевна. У меня к вам серьезная просьба. Я человек грубый, пролетарий. Ничего не знаю, ничего не видел. У вас тут культура, искусство, театры. Введите меня в курс всех этих прелестей. Займитесь культурно-просветительной работой.
Велярская хохотала до слез.
— А вы можете арапа заправить! Пустяки — пролетарий! Если бы такие были все пролетарии, от коммунизма давно бы ничего не осталось.
— Ошибаетесь, Нина Георгиевна. Жестоко ошибаетесь. Я пролетарий, коммунист. По убеждениям, по образу жизни, по работе я самый настоящий коммунист. Вы думаете, если я хорошо одет, брит и причесан, я уже не могу быть пролетарием. Ужаснейший предрассудок! Пролетарий обязательно должен быть шикарен, потому что он теперь завоеватель мира, а вовсе не нищий, которому, как говорится, «кроме цепей терять нечего».
— А вы в партии?
— Это не важно. Допустим, что я в партии не состою. Разве я от этого перестаю быть коммунистом?
— Я с вами не спорю.
— Для партии требуются не просто коммунисты, а партийные работники. Дисциплинированные. Один в один. Без всякой отсебятины, как в армии. А я был бы белой вороной. Это плохо. Теперь я белая ворона среди беспартийных, и это хорошо.
Он вдруг осекся.
— Впрочем, извиняюсь. Вам это, должно быть, совершенно неинтересно.
— Напротив. Очень интересно. Я только не пойму: как это коммунист может быть не нужен коммунистической партии?
— Почему не нужен? Очень нужен. Но не как член партии. Не все же коммунисты делают партийную работу. Больше. Можно быть прекрасным партийным работником и очень плохим коммунистом.
Велярская села на кушетку и откинулась на подушки.
— Ну, вы мне совсем заталмудили голову. Я уж ничего не понимаю.
Тумин подбежал и поцеловал обе ручки.
— Простите. Не буду больше. Я вам, должно быть, здорово надоел. Я пойду.
— Нет, нет. Сидите. Мне с вами очень приятно.
— Нет, я отправлюсь. Если вам не скучно, пойдемте завтра куда-нибудь по вашему выбору. Начните свою культурно-просветительную работу.
— Хорошо. Пойдемте.
— Позволите за вами зайти?
— Да, пожалуйста.
Тумин ушел.
Велярская подошла к зеркалу. Попудрилась. Потом кликнула горничную.
— Позвоните портнихе, чтобы прислала платье непременно завтра к 6 часам; никак не позже.
XII
Велярский накинулся на Стрепетова.
— Послушайте, голубчик. Так же нельзя! Нина Георгиевна рвет и мечет.
— Да уверяю вас, я ничего такого не сказал. Чего она рассердилась, не понимаю.
— Как не понимаете? Вы предлагаете ей дать Сандарову взятку натурой. Это же скандал.
— Ничего подобного. Дамские штучки. Просто-напросто попросил пойти со мной к Сандарову, потому что она ему нравится и он будет поэтому покладистей.
— Мне объяснять нечего. Я понимаю отлично. Но она-то это воспринимает иначе. Она — не мы с вами.
Стрепетов развел руками и отвернулся.
Велярский хлопнул его по плечу.
— Ну, не расстраивайтесь, Стрепетов. Все уладится. Просто вы неудачно подошли. Через некоторое время попробуйте еще раз.
Стрепетов дернул головой.
— Ладно. Сделаем. А не выйдет так — есть запасный путь.
— Какой?
— Через его секретаршу, тов. Бауэр. Коммунистка, но тем не менее женщина.
Велярский захохотал.
— С вами, Стрепетов, не пропадешь.
— Главное — сама подошла. Вы Стрепетов? Да. Ждете тов. Сандарова? Да. Я его секретарша. Очень приятно. То да се. Поговорили. Хочу свезти ее в театр.
Вышли на улицу. Стрепетова ждал извозчик.
— Вы домой? Я вас подвезу.
Извозчик тронулся.
— Коммуниста надо брать умеючи. На культуру. В этом, батенька, весь фокус.
И хлопнул Велярского по колену.
XIII
Тумин и Велярская ушли со второго действия.
— Может, я ничего не понимаю, но это невыносимо скучно.
— Вы грубый пролетарий.
— Должно быть.
Вышли на улицу.
— Пройдемтесь пешком. Хотите?
— С удовольствием.
Тумин взял Велярскую под руку. Медленно пошли по бульвару.
— Вы замужем?
— Да. А почему вы спрашиваете?
— Так, просто. Интересуюсь.
— А почему это вас интересует?
— Да меня многое интересует, что вас касается.
— Например?
— Например, как вы проводите день? Что вы целый день делаете?
— Ничего не делаю.
— Решительно ничего?
— То есть делаю: читаю, гуляю, хожу в гости, в театр, к портнихе, за покупками.
— А муж?
— А муж занят своими делами. Приходит домой поздно, усталый, ложится отдохнуть, потом опять уходит. Иногда уходим вместе.
— Так что вы как бы не замужем?
Велярская засмеялась.
— Это и называется быть замужем. А быть вместе целый день называется иначе.
— Как же?
— Ну, я думаю, вы не настолько грубый пролетарий, чтобы таких вещей не знать.
Тумин крепче прижал ее руку к своей.
— Вы ужасно милая женщина, Нина Георгиевна. Я понимаю Пономарева.
— Уже?…
Они засмеялись и пошли еще медленней.
— Странный вы человек! Вы спрашиваете, что я делаю. А что я могу делать? Трудиться?
— А почему бы нет?
— Как? В какой области?
— У меня, конечно, может быть один ответ: в коммунистической.
— Пожалуйста! С громадным наслаждением; если это будет забавно.
— Очень мило! Если это будет забавно!
— Конечно. Если не забавно, то зачем я стану тогда делать.
Тумин нахмурился.
— Вот, вот. Тут-то оно и начинается.
— Что начинается?
— Черта, через которую не перескочишь.
— Какая черта?
— Женская. Все женщины такие. И самые квалифицированные — особенно.
— Я не понимаю, про что вы говорите.
— Я говорю про то, что забавного в коммунизме ничего нет и что поэтому у коммунистов нет настоящих женщин, а есть такие, которые давно забыли, что они женщины. Поэтому коммунист бежит к буржуазным дамам, корчит перед ними галантного кавалера, старается спрятать свой коммунизм подальше, потому что он, видите ли, незабавный, и понемногу развращается.
Велярская засмеялась.
— Это относится как к членам партии,
