Тенделл бросился к двери, но на его пути встал Райбер, точно так же как еще несколько часов назад он встал между Блюмом и Уоллесом.
Между тем Конлон быстро запер дверь на засов.
– Надо его выручать, – сказал Тенделл.
– И как ты думаешь это сделать? – с вызовом спросил Райбер.
– Если выйдешь наружу, то умрешь, – заявил Уоллес. – Может, мы еще и здесь погибнем.
Тенделл хотел прошмыгнуть мимо Райбера, но сладить со здоровяком датчанином оказалось не под силу, и тот оттолкнул Тенделла.
– Отойди, – рыкнул Райбер.
Тенделл в отчаянии посмотрел в окно. Блюм пытался ползти по снегу, оставляя за собой кровавый след. Остропят навис над своей жертвой и, примерившись, начал кромсать плоть Блюма, попутно разрывая плотную ткань его пальто. На теле Блюма зияли кровавые пробоины, он надрывно кричал, пока остропят не впился ему в голову, одним взмахом сорвав с черепа скальп.
Тенделл отвернулся, а когда посмотрел снова, остропят уже держал Блюма вверх тормашками. Размахнувшись, монстр швырнул его квелое тело в темень леса – и замер, внимательно глядя на дом.
Райбер, Конлон и Маркс вытащили пистолеты.
– Пушки не помогут, – заметил Уоллес. – Отойдите от окон и будьте поближе к огню.
Они подчинились, но оружия из рук не выпустили. По крайнему окну скользнула тень, и входную дверь попробовали на прочность. Раздалось постукивание по дереву стен, царапанье по стеклу. Затем воцарилась тишина, но ненадолго, а потом где-то в отдалении послышался грохот.
– До амбара добралось, – определил Тенделл.
Билось стекло. Скрежетал металл, трещало дерево. Затем все стихло. Спустя пятнадцать минут Тенделл подкрался к окну.
– Кажется, убралось восвояси, – прошептал он.
– Нет, – возразил Уоллес. – Он затаился и ждет.
– Чего? – спросил Райбер.
– Пока выйдет кто-нибудь из нас, – пояснил Уоллес. – Он не забывает, насколько ему лакома кровь.
Они сгрудились возле очага, пока не наступил рассвет. Ночь минула, и вместе с ней ушел остропят.
* * *Кое-что из останков Блюма нашлось в лесу, хотя опознать их, учитывая манеру расправы, было проблематично. В итоге ошметки Блюма закопали там, где нашли.
– Что мы скажем Царю Соломону? – растерянно спросил Конлон.
– Ничего, – ответил Тенделл. – Мне приказали высадить Блюма в Портленде. Что я, собственно, и сделал.
– Царь точно не поверит.
– А это уже проблема Дэна.
Один из «Кадиллаков» оказался разбит без возможности восстановления, но большинство ящиков в нем уцелело. Их перераспределили по оставшимся машинам, а Тенделл с помощью плуга Уоллеса расчистил дорогу к шоссе – старик для такой работы был слишком слаб. Ему за урон оставили еще два ящика, но он за них не поблагодарил (Тенделл не ошибся – после ночного приключения они с Уоллесом уже никогда более не встречались).
Перед уходом Тенделл заметил малахай Блюма. Он лежал у заборного столбика, рядом с пустой бутылкой. А вокруг виднелись узкие шестипалые следы.
Тенделл об этом никому не сказал.
* * *Исчезновение Мордухая Блюма вызвало трения между Дэном Кэрроллом и Царем Соломоном. Они грозили перерасти в насилие, но позднее в том же году двое копов ухлопали Царя в туалете бостонского «Коттон-клуба», в то время как Дэнну Кэрроллу по обыкновению свезло. Он в возрасте шестидесяти трех лет мирно почил в тысяча девятьсот сорок шестом году.
Незадолго до смерти Дэна мой дед поведал ему, как на самом деле ушел на тот свет Морда-Блюм. Кэрролл к той поре был уже бледной копией себя самого, но рассудок не потерял.
– Тебе следовало сразу же рассказать мне правду, – проговорил он.
– И ты бы мне поверил? – удивился мой дед.
– Я верил тебе всегда, – произнес Кэрролл. – Я сомневался в твоих словах как раз тогда, когда ты сообщил мне, что оставил Блюма в Портленде. Но позже я предпочел принять твою выдумку на веру и решил не выискивать в ней дыры. Не хотелось накликать на вас Царя Соломона. Хотя, думаю, если б ты меня просветил, то и Царь бы тебе поверил.
– Почему?
– А потому, что за день до смерти Царя кто-то оставил у него под дверью человеческий скальп, заспиртованный в канадском виски. Представляешь? Его, часом, не Уоллес подослал?
– Возможно.
– А тебе известно, что Блюм порешил своего двоюродного брата?
– Нет.
– Братишка жил в Нью-Гэмпшире. Завел себе винокурню и начал задаваться. Вот Блюма к нему и послали, разобраться и поучить уму-разуму. Убивать он его не хотел, но, наверное, увлекся.
Кэрролл пошевелился на своем смертном одре – ни дать ни взять старый пес, ищущий для согрева пятнышко солнечного света.
– А Уоллес знал, что Блюм отправился на север?
– Вероятно.
– А о буране?
– Стечение обстоятельств… или нечто большее, – рассудил Кэрролл. – И метель нагрянула как-то слишком неожиданно. Она, насколько я помню, застала нас врасплох.
– Уоллес шаманом не был.
– Точно? А может, ему и не надо было им быть. И что он вообще делал с товаром, который вы ему давали? Он виски не пил, это факт. Уоллес ни капли спиртного в рот не брал.
– Но у него была винокурня.
– Может быть, но прибыль он с нее не качал. – Кэрролл пытливо посмотрел на деда. – Ты вроде разбирался отлично в тех людях. Или нет?
– Проклятье! – вырвалось у деда.
– Верно, – вздохнул Кэрролл. – Все на свете требует оплаты. Даже Царь Соломон это понимал.
Веки Дэна Кэрролла начали смыкаться. Он приближался к своему вечному покою. Тот разговор был у них с дедом последним.
– И ты уже никогда не ездил в те края? – не глядя на деда, прошептал Кэрролл.
– После того случая – ни разу.
– Весьма мудро с твоей стороны. Ты считаешь, оно еще водится в тамошних лесах?
– Думаю, да.
– И что оно, по-твоему, делает?
Тут мой дед вспомнил слова, сказанные Уоллесом после смерти Морды-Блюма.
– Ждет, – вымолвил он. – Просто ждет.
К «Анатомированию неизвестного человека» Франса Миера (1637)
IКартина под названием «Анатомирование неизвестного человека» является одной из малоизвестных работ голландского живописца средней руки Франса Миера. Произведение это весьма своеобычно, хотя вышеуказанный предмет можно назвать типичным для нашего времени: вскрытие тела предположительно хирургом или анатомом. Свет от подвесной лампы падает на нагое тело анонимного индивидуума, скальп только что снят, являя взору череп. Естественно, под нависающим ножом анатома выставлены на обозрение внутренности, в то время как мастер готовится продолжить свое дальнейшее изыскание тайн, сокрытых в изобилующем физическими компонентами универсуме.
Не так давно я был в Англии, где лицезрел повешение Элизабет Эванс («Клюковки Бесс», как ее называли) – пресловутой убийцы и воровки, пойманной вместе с ее подельником, неким Томасом Ширвудом. «Сельский Том» был повешен, а затем выставлен на обозрение в поле близ Грэйз-Инн, однако Элизабет Эванс после смерти ждало расчленение в зале Барбер Сардженс, ибо тело женщины представляет больший интерес для хирургов уже в силу того, что реже попадается. На эшафоте Элизабет стенала и вопила, что хочет быть по-христиански погребенной в земле, а ужас перед анатомическим театром был у нее, пожалуй, сильнее страха перед петлей. Палачу в итоге пришлось
