Это выглядело как стечение обстоятельств. Поющего в хоре мальчика пригласили в Москву на прослушивание, обеспечив жильем его семью на целый месяц: кто мог бы отказаться от щедрого предложения? Две сестры в школьной лотерее выиграли поездку на море. Молодая девушка получила в подарок на день рождения билеты на два клубных концерта в Питере; первый был второго июля, а второй – двадцать девятого, но ей удалось утрясти вопрос с долгим отпуском. Июль – время опустевших городов. Они прощались, кто на месяц, кто на полтора, и кроме цвета волос, общее у них было одно: ни один, ни один не должен был вернуться раньше августа.
Золото утекало из Беловодья. Тварь, затаившаяся в его холмах, лишалась своих сокровищ.
На то, чтобы это осуществить, у Киры и Веры Павловны ушло восемь месяцев. Две женщины день за днем подкручивали винтики скрытого от всех механизма, подгоняли одну деталь к другой, протягивали резервные линии на тот случай, если не сработают основные. «Форс-мажор» звучало для них как проклятие. Но прежде они неустанно пряли, пока в их руках не дрогнули, ожив, нити, тянущиеся далеко за пределы Беловодья.
– Наше с вами счастье, что мы выбрали именно эту профессию, – сказала однажды Шишигина. – Будь я портнихой, а вы, скажем, продавщицей в молочном отделе, нам пришлось бы труднее.
– Зато всегда при свежем твороге, – пробормотала Кира.
Двадцать седьмого июня гармошка автобусной двери сыграла две прощальные ноты, состоящие из «пф-ф» и «ых», и последняя рыжая девочка покинула город.
– Наконец-то, – выдохнула Кира. – Надеюсь, никто из них не сбежит с полпути.
Они возвращались из школы. Школа давно опустела, и никаких дел у них там не было, но по молчаливому уговору большую часть того, что касалось четырех смертей, они обсуждали в ее стенах. Старый особняк превратился в их крепость и центральный штаб.
– Вам стоило бы поблагодарить нашего маньяка, – невозмутимо заметила Шишигина.
– Вы шутите?
– Допустите, что он убивал бы шатенов, и вот уже мое предложение не выглядит таким чудовищным.
– Мне не дает покоя, что он помнит тех, кто перекрасил волосы. Вдруг мы кого-то пропустили?
Директриса остановилась.
– Кира Михайловна, не гневите Бога! До сих пор высшие силы были на нашей стороне, но, насколько мне известно, они терпеть не могут, когда их начинают упрекать в плохо выполненной работе. Если мы кого-то пропустили, значит, этот человек убьет снова. Он может и вовсе залечь на дно: не вы ли рассказывали мне, что у подобных ему звериное чутье на опасность? Ваша тревожность ничего не изменит, но может навредить. Все! Считайте, один вагон отцеплен и катится без нас. А вы меж тем в локомотиве терзаете себя мыслями о том, что там не хватит на всех постельного белья. Поезд не даст задний ход, даже если вы покусаете кочегара!
Они вышли переулками к аллее Славы. Это пышное название носил бульвар, засаженный липами. На одном его конце высилась церковь, другим он упирался в магазин «Продмаг», витрину которого украшала башня из консервов с морской капустой.
Собственник не раз пытался сменить ископаемое «Продмаг» на ласкающее взгляд «Супермаркет». Однако магазин был вдвое старше владельца. На потолке самозарождались клейкие ленты, свисая подобно лианам, а в отделе сыров вечерами не раз замечали призрак чугунной гирьки. Стоило владельцу заговорить с продавцами насчет новой вывески, как в бакалее обрушивалась полка или с бесстыдством эксгибициониста являлся покупателям таракан.
В конце концов случилось то, что должно было случиться. Выведенный из себя всей этой чертовщиной, собственник полностью оплатил новую вывеску и демонтаж. Он раздумывал, не дополнить ли название своей фамилией – «Супермаркет Чеботкова», – но скромность не позволила.
Ночью его разбудил шум на кухне. Он поднялся, вышел, зевая, в коридор, мельком глянул в зеркальную дверцу шкафа…
И оцепенел.
Из зеркала на него смотрело не привычное круглое лицо с короткими бровками, а царственный лик: орлиный нос, сросшиеся седые брови, жгучие глаза. Спустя мгновение сквозь выразительные эти черты начала проступать его собственная физиономия, искажая незнакомца, словно брошенный в воду камень. Однако преображение не завершилось: в зеркальном полотне, обрамленном дубовой рамой, замер тот, кто определенно уже не был чужаком, но не стал и Чеботковым.
В эту секунду раздираемый изумлением и страхом предприниматель вдруг вспомнил, где видел носатого. В магазине висел стенд с фотографиями прежних руководителей. Над пресными вытянутыми лицами парил, высокомерно глядя вдаль, первый директор продмага, управлявший им до самой смерти, грузинский еврей Барух Арвеладзе.
Чеботков сглотнул.
Послание было недвусмысленным: «Кто кого еще переименует!»
Чеботков попятился, зачем-то отдал честь и, диковато улыбаясь, вернулся в постель. Вопрос о вывеске отныне был закрыт.
В самом центре бульвара неизвестные остряки вбили табличку: «Между белковой пищей и духовной». Расстояние, впрочем, было отмерено точно.
Кира и Вера Павловна выбрали скамейку в тени. Неподалеку девочка лет восьми рисовала мелками на растрескавшемся асфальте, напевая себе под нос.
– Невообразимое дело мы с вами затеяли, – бесстрастно сказала Шишигина.
Кира искоса взглянула на нее.
– Еще не поздно все отменить. Лагерь, санаторий… Вариантов много. У вас плохое предчувствие?
– Давно, но не в этом суть. Мы с вами не заметили, как стали мыслить в рамках враждебной нам логики. Подключились к чужой игре и без раздумий приняли ее правила. А они ведь бесчеловечные, Кира Михайловна. Вы говорили, вам снятся кошмары… Мы с вами ни разу не заговаривали о том, что будет, если он нас перехитрит.
– Поезд, – сказала Кира.
– Что, простите?
– Какой смысл обсуждать, что случится, если поезд пойдет под откос? Сейчас мы можем или затормозить его, или подкинуть в топку угля. Хотите, чтобы я приняла решение?
– Что толку, – проворчала старуха. – Как будто от этого моя ответственность уменьшится.
Через просвет в листве засияло солнце.
– Олеся, тебе кепка не нужна? – спросила Кира, подавшись вперед.
– Мне не жарко, Кира Михайловна!
Девочка тряхнула головой. Кудрявые волосы ослепительно вспыхнули медью и рассыпались по плечам.
Глава 7
1Оставшись один, Макар посидел в тишине, разглядывая что-то на выцветших обоях, потом сказал себе: нужно работать. Приняв это решение, он закрыл ноутбук, набросил куртку и вышел из дома.
Солнце еще не село. В переулках из травы поднимались синие тени – маковки церквей, причудливо очерченные ярусы теремов, а среди них цветные отсветы мозаичных окон; невидимый город на краткий миг прорастал сквозь Беловодье, родившись из мусора, бурьяна и покосившегося штакетника.
Макар шел бесцельно. Весь прошедший год, подземный, гулкий, забитый чужими людьми; год, в котором его трясло и бесконечно утаскивало по кольцевой, будто все до единой станции для него закрылись; год, визгливо выкрикивающий над ухом слова, адресованные не ему, – этот год уносился прочь, оставив Илюшина одного на платформе.
За последние месяцы он отупел от усталости. Десятки лиц сливались в розовую кляксу, и лишь один образ, фотографически четкий, стоял перед глазами: грузная старуха в белых туфлях-лодочках, улыбавшаяся
