А теперь у меня перед глазами стоит яркая картина: мы с Тейлор Мирс и Фомом Козером стоим перед Хогвартсом, показываем правыми руками пацифик, а в левых держим бутылки тыквенного сока. Я уже даже знаю, какой фильтр в Инстаграме выберу. А почему бы и нет? Сейчас-то почему бы, черт возьми, и нет? Возможно уже все!
Такие мысли проносятся у меня в голове, пока Джек зачитывает письмо, которое пришло на почту канала сегодня вечером. Нет, у нее не глюки. Или у нас коллективная галлюцинация, и она продолжается, когда мы открываем сайт «Золотой тубы». Конечно, там красуется список номинантов, и «Несчастливые семьи» тоже там. В категории «Лучший новый сериал».
Мне сложнее всего поверить в то, что письмо писали лично нам. Не просто «Поздравляем! Вы были выдвинуты вместе с еще десятью такими-то и такими-то…». Кто-то из комитета «Золотой тубы» хотел сказать нам:
«Мы так рады, что на прошлой неделе нам сообщили о вашем чудесном сериале! Вас выдвинули чуть позже крайнего срока, но мы решили закрыть на это глаза, потому что на будущий год вас уже нельзя будет считать «новым сериалом». Надеемся увидеть вас в Орландо в августе!»
— Интересно, кто нас выдвинул, — гадаю вслух. — Это же должна быть какая-нибудь важная шишка?
— Наверняка Тейлор Мирс, — отвечает Джек. — Она же от нас без ума.
В письме написано, что все актеры и съемочная группа приглашены посетить церемонию на вторых выходных августа. Нам обеспечат бесплатный вход и праздничный ужин в пятницу вечером, а вот за дорогу и проживание придется платить самим. Дочитав до этого места, Джек сутулит плечи и произносит:
— Ага, конечно, и каким это чудом я за лето накоплю на полет во Флориду?
— Это не так уж невозможно, — замечаю я. — Ты же продаешь столько кукол и работаешь в «Петко»!
— Да, но эти деньги уходят на жизнь, а не на путешествия. Я никак не могу себе этого позволить. Как и большинство актеров, наверно.
Из меня как будто выпустили воздух. Точно, у них же туго с деньгами с тех пор, как у мистера Харлоу диагностировали рак. А мне так хочется, чтобы Джек поехала со мной! Потому что я-то уж точно найду способ поехать.
— Может быть, — медленно начинаю я, — нам начать сбор средств прямо сейчас?
— Нет, — резко обрывает меня Джек. — Просить фанатов оплатить нам дорогу на церемонию, когда мы еще даже не выиграли, - это мерзко.
Конечно, Джек права. Мы с ней уже решили, что не будем собирать деньги, пока не закончим снимать «Несчастливые семьи». Нужно дать аудитории законченный продукт, прежде чем требовать денег на что-то новое. Это дело принципа.
— Джек… — начинаю я.
Она качает головой:
— Ты должна поехать. Надо, чтобы одна из нас была там. Оторвись там за меня, и я буду довольна.
Джек поручает мне непростую задачу, но я только торжественно киваю. Я доберусь туда, во что бы то ни стало. Это моя мечта. За два года летних подработок я отложила чуть больше двух тысяч долларов. Конечно, они должны пойти на колледж, но сейчас высшее образование заботит меня куда меньше, чем «Золотая туба».
***
Утром Джек провожает меня домой. С тех пор, как мы узнали новость, она что-то все время молчит. Когда мы останавливаемся у нашего дома, я спрашиваю:
— Все в порядке?
Джек кивает. Замирает. Потом мотает головой и мрачно произносит:
— Папа в последнее время плохо себя чувствует.
Я ожидала совсем не этого.
— Что случилось?
— Он начал жаловаться на самочувствие пару дней назад, то есть, наверно, все длится уже несколько недель. Говорит, у него начались страшные приступы мигрени.
— Ты думаешь, это?..
Не хочу лишний раз произносить вслух слово на букву «р». Мне все время кажется, что, говоря его, я отдаю ему частичку своей силы. Что я виновата в том, что оно пришло в дом моих друзей.
— Не знаю, — отвечает Джек. — Он говорит, что это наследственное и в юности у него тоже постоянно болела голова. Может быть, дело только в этом. Но он отказывается сходить к врачу и узнать наверняка. Мама страшно злится, но он повторяет, что просто дождется следующего планового осмотра, а до него еще несколько недель.
— Он с ума сошел!
— Мы говорим ему то же самое. Но это же папа. Его не переубедишь.
— Джек, это просто ужас какой-то! Почему ты раньше не сказала?
— Не знаю… я просто не хочу, чтобы это оказалось правдой. Да и Пол будет злиться, если узнает, что я тебе сказала. Он мне запретил.
— Зачем?
У меня в груди что-то дергается.
— Не знаю. Наверно, не хочет, чтобы ты волновалась, тем более что мы еще ничего не знаем наверняка. Головные боли могут значить что угодно: что у тебя был тяжелый день, что тебе надо попить или что у тебя опухоль в мозгу и ты скоро умрешь. Поди узнай, в чем дело.
— Но когда-нибудь он сходит на осмотр.
— Ага.
В повисшей тишине я посылаю Джек безмолвную просьбу. Она отвечает мне тяжелым взглядом и ворчит:
— Ладно уж.
Я крепко обнимаю ее, стараясь не задушить, и отпускаю прежде, чем она успевает с воплями оттолкнуть меня.
— Обещай, что будешь держать меня в курсе, — прошу я. — Что бы там ни говорил Пол.
В моей грудной клетке снова что-то обрывается.
— Тебе тоже интересно, чего я должна была натворить, чтобы заслужить такую карму? — спрашивает Джек.
— В смысле?
— Ну, сначала у папы нашли рак, и теперь вот это. Я должна была в детстве натворить чего-то страшного. Может быть, я даже этого не помню. Я могла убить семью белок и задавить в себе это воспоминание.
— Это так не работает, — мягко отвечаю я. — Плохая карма появляется только за грехи прошлых жизней.
— Или дело не в карме, а всякая хрень просто любит случаться.
— Не хрень, а дуккха! — улыбаюсь я.
Не знаю, как мы дошли до того, что шутим буддистские шутки про рак мистера Харлоу, но у меня такое чувство, что иначе мы просто расплачемся.
— Казалось бы, — продолжает Джек, — какое-нибудь верховное божество должно было уже поставить верхнюю планку на число страданий в нашей жизни.
Я вспоминаю мамины слезы в мерцании телеэкрана:
— Да уж, было бы неплохо.
— Кстати, — меняет тему подруга, — когда ты всем расскажешь, что Клавдия уходит?
— Черт. Ну,
