Элизабет, опять ты заснула!
Она заплетает волосы в косы и идет в ванну. На ней целомудренная ночная рубашка. Элизабет смотрит на себя в зеркало. Ей не нравится то, что она видит. Она видит нескладное существо с дурацкими косами и глупым лицом. Гусыня, думает она. Я бы хотела быть другой, думает она. Может быть, такой, как Минни? Не знаю. Но только не такой, как Анна, нет. Она возвращается в спальню и все-таки звонит Минни. Анна вернется еще не скоро, можно и поболтать. Анна не любит, когда долго говорят по телефону. Элизабет сидит на кровати в длинной ночной рубашке и шевелит пальцами ног. Пальцы смешно шевелятся, как зверушки. Минни верещит в трубке. Хорошо бы, думает Элизабет, завести птичку. Или собаку. Или кошку. Но Анна – против всех. Жалко. Анна против животных, от них одно беспокойство, говорит она. Можно завести бабочку, думает Элизабет. От нее никакого беспокойства. Завести бабочку и назвать ее Полин. Ей нравится имя Полин.
Жила-была бабочка, и звали ее Полин…
Имя Элизабет ей не нравится. Оно слишком длинное и жесткое. Как вагон метро. Пустой вагон. Внутри только она одна – слишком маленькая, мягкая и беззащитная. Как червячок. Как червячок, из которого никогда не получится бабочка. Элизабет садится на кровати по-турецки. Она озябла. Минни все говорит. Элизабет думает о бабочках. Они красивые и хрупкие. Бабочки пролетают четыре тысячи километров, чтобы заняться любовью. Через океан. Потом самцы умирают, а самки летят обратно. И выводятся детки. Подумать только! Четыре тысячи километров, чтобы заняться любовью! Элизабет давно уже думает об этом, представляя себе бабочек над океаном, как они машут своими хрупкими крылышками. Странно. Зачем лететь так далеко?
Пока, Минни! Пока-пока! Элизабет ложится, накрывается одеялом.
Бабочки! Гусеница превращается в куколку и там, в своем тесном коконе, переделывает себя в бабочку. Распадается на миллион маленьких клеточек и строит из них тело бабочки. Как же она строит, когда ее нет? А есть только миллион маленьких клеточек? Откуда они знают, что надо построиться в бабочку? Так странно.
Она лежит на спине, руки поверх одеяла. На потолке бегут тени от проезжающих машин. Идет дождь.
С утра жизнь не кажется такой мрачной. Дождь перестал, но все еще пасмурно. Димитрий опять идет в магазин – посмотреть на Элизабет. Но ее нет, есть Анна. Он покупает ручку. Или карандаш. Отсчитывая сдачу, Анна смотрит на него. Ему хочется отряхнуться от ее взгляда. Грымза, думает он. И уходит. Анна смотрит ему вслед. Димитрию кажется, она видит его насквозь. Насквозь! Как рентген… Где же Элизабет? Он идет в университет, на конференцию, будет читать свой доклад. Димитрий умеет читать доклады, вести лекции. Знает, когда пошутить, когда подпустить пафоса. Может держать аудиторию. Он говорит о Достоевском. Он большой специалист по Достоевскому, прочитал все, по-русски и по-английски, даже по-немецки. Что эти немцы могут понять в Достоевском? И англичане. О, Do-sto-jev-sky! Братья Карамазовы, Великий Инквизитор, Раскольников, Сонечка… Вечная Сонечка, как мир стоит! Село Степанчиково, Фома Фомич… Гумберт Гумберт. Лет на двадцать моложе, думает он. Да ты что, на все тридцать! Настасья Филипповна, князь Мышкин, красота спасет мир…
И тут он видит Элизабет. Она сидит на самом верху, рядом с толстушкой в очках. Теперь он говорит только для нее. Она поразительно красива. Несвоевременно красива. Настолько несовременно, что кажется странной. И нелепо одета. Ей так не идет этот костюм! Но сейчас у нее не такие печальные глаза, как вчера. Она очень юная. Сколько ей – восемнадцать? Двадцать? Шестнадцать? А ему – уже… страшно подумать. И завтра он должен уехать. Завтра!
Он прибавляет пыла в свою речь: «О, не надо мне монумента! В сердцах своих воздвигните мне монумент! Тварь я дрожащая, или право имею?»
Лекция кончилась, все аплодируют. И Элизабет старательно хлопает ладошками. Ей понравилась лекция. Доктор Димитрий Дорн – он так красиво говорит, делает красивые жесты, у него длинные музыкальные пальцы. Элизабет представляет, как он играет на фортепьяно. Что-нибудь из Моцарта. Звуки, как солнечные льдинки. Элизабет не читала Достоевского. Надо бы почитать. Интересно.
Все постепенно расходятся. Элизабет и Дотти идут вместе, потом Дотти сворачивает направо. Пока, Дотти! Какая она смешная в этой куртке! Пока!
Элизабет не хочется идти домой, к Анне. Надо было лучше учиться, а не мечтать на занятиях, тогда и ты поступила бы в университет. Глупая Элизабет! Спасибо Дотти – она иногда проводит Элизабет на какие-нибудь лекции. Не очень часто. Элизабет нравится слушать лекции о чем угодно. Ей все интересно. Но часто – нельзя, неудобно. Она же не студентка.
Анна встречает ее сурово. Смотрит внимательно и строго. Слишком внимательно и слишком строго. Иногда Элизабет кажется, что Анна совсем ее не любит. Вообще-то, Анна никого не любит. Ни кошек, ни собак. И мужчин не любит, и женщин. Даже бабочек! Элизабет так устает от этого. Так трудно сопротивляться этой нелюбви, приходится любить всех вдвойне. Нужно же сохранять равновесие. Анна так не похожа на нее. Может быть, она вовсе ей и не мать? Элизабет представляет, как Анна уводит ее с собой, маленькую, глупую. Как Крысолов, играет на дудочке, и Элизабет бредет за ней, спотыкаясь. Да нет, зачем бы ей уводить чужого ребенка? Чтобы было кого не любить?
Элизабет одна. Покупателей нет. Иногда за весь день никого. Скоро они совсем разорятся, и Элизабет пойдет работать в супермаркет, как Минни. Будет заворачивать рыбу. Бр-р-р! Или стоять у кассы. С вас – двести пятьдесят. Пожалуйста. Спасибо. Вот ваши покупки. Там много людей, интересно. Анна будет недовольна. Ей не нравится Минни, не нравится супермаркет. Хорошо бы ее матерью была Полин! Элизабет так любит Полин. Розовая, кудрявая, пышная Полин. Смешная. Сначала Анна была к ней благосклонна. Рада вас видеть, Полин! Чашечку чаю? Как ваше здоровье? Заходите почаще, дорогая! Потом Полин почему-то перестала приходить. Элизабет скучает. Иногда они видятся в городе, редко.
Девочка моя! Как ты поживаешь? Полин никогда не спрашивает про Анну. Элизабет хотелось бы посидеть с Полин в кафе, поговорить обо всем. О бабочках. Кофе, пирожные. Полин никогда не любила чай.
А может быть, она похожа на отца? Элизабет ничего не знает про своего отца. Анна не рассказывает. Поэтому можно думать, что угодно. Какой он? Получается, такой же, как Элизабет. Ведь у нее нет ничего общего с
