Человеку, что возглавил свой народ. Человеку, что рискнул своей жизнью ради её спасения.
— Да, я ему доверяю, — кивнула она.
Столько всего изменилось за этот год!
— И я, — отозвался Ник.
— Да, — кивнула она, — и мы не должны подозревать его. Если он разговаривает с Магнусом, значит, это очень важно.
— Но я всё ещё не в восторге от того, что он столько всего от нас скрывает.
И не он один, если учитывать, что не только у Йонаса были секреты с Магнусом. Но Клео знала, что есть вопросы, на которые она должна отыскать ответы как можно скорее. И она не может оставаться в неведении столько времени.
…Шанс выпал в тот же день. Стоило только Магнусу позвать Энцо на улицу, чтобы тот в чём-то ему помог, Клео бросилась перерывать всё в таверне, что только могло ей пригодиться. Конечно, она наткнулась и на наброски Магнуса — и замерла над ними, не в силах оторваться. Она видела его чёрные от угля пальцы — он рисовал достаточно часто, и этот день не был исключением. Да, лимерийцы относятся к искусству не так, как оранийцы, что видят дар художника частью этого мира — либо уникальным лучом солнца в туманном дне, когда светило пытается прорваться сквозь бесконечную пелену туч. Нет, лимерийцы рисовали только так, чтобы изображённое оставалось до ужаса реалистичным, точно отражало предмет, который они пытались изобразить, до малейшей детали, и ни одна не искривлялась в угоду виденью художника.
Да, именно потому он брал уроки на далёком острове несколько лет назад. Там же когда-то давно училась и мать Клео, и даже её сестра, что после предпочла не уголь, а лук и стрелы. Она видела картины Магнуса — старые, те, на которых можно было увидеть только прекрасные пейзажи, такие детальные, точные, что она даже узнавала местность. А ещё несколько портретов его сестры, преисполненных отчаянным восхищением, вниманием к каждой чёрточке совершенного лица Люции.
Вот только это был не тот этюдник, а что-то совершенно новое, заставившее Клео замереть около него с восторженным выражением лица.
— Мне не стоит это смотреть, — прошептала она себе под нос. — Он ведь мне не разрешал…
О, конечно, лучшего аргумента она и подобрать не могла — хоть бы раз в жизни подобное подействовало на неё! А когда это она делала только то, что ей разрешали?
Первый рисунок отражал тот маленький сад, точнее, даже глупую пародию на него, что таилась на заднем дворике. Но всё же, что-то в нём отразилось совершенно иначе, и она внимательно смотрела на розовый куст, отображённый мелкими штрихами угля, но даже в таком исполнении непомерно красивый оттенками черноты и серости, сияющей красным и зелёным в реальности.
А на пятой странице никакого рисунка не было — одно только короткое сообщение.
«Ты искала свой портрет, принцесса? Прости меня, любимая, но сегодня ты его не отыщешь. Когда-нибудь я всё-таки тебя нарисую… А может быть, нет? Ничего о будущем не скажешь, оно далёкое и описать его точно не в силах даже самый могучий маг и самый влюблённый мужчина на свете.
М.»
Клео захлопнула этюдник, чувствуя, как смущение и раздражение окрасило алым её щеки.
Где-то за окном раздался вскрик. Она бросилась на звук и отодвинула кусок тёмной холщовой ткани, которой в этой таверне защищались от солнца.
В руках принца сиял обнажённый меч — и он отчаянно отбивался от ударов Мило и Энцо. Клео почувствовала, как ужас сковал её сердце, когда они вновь напали — прошло больше минуты, прежде чем она наконец-то поняла, что происходит.
Они просто тренируются. И, судя по тому, как сражаются стражники, Магнус потребовал от них продемонстрировать лучшее, на что они когда-либо были способны.
О, она прежде никогда не видела его таким — не видела с мечом в руке, в честной битве без возможности умереть спустя несколько секунд. Да, однажды он взял оружие в свои руки, и в тот же день она потеряла Теона. Вот только сейчас Магнус был совсем не тем принцем, не жалким ничтожным наследником Кровавого Короля, который не мог бы устоять против дворцового стражника и несколько минут, чтобы не рухнуть окровавленным — и мёртвым.
О, как же она жалела Теона! И никогда в своей жизни не предполагала даже, что будет чувствовать к Магнусу хоть что-то, но чувствовала же, чувствовала! Она больше не могла прятаться в оковах собственной жуткой памяти. Не могла ненавидеть его за то, что тогда случилось, ведь он с той поры так изменился.
Или, может быть, это она сама так изменилась?
— Если тебя интересует моё мнение, то мне всё же кажется, что все они сражаются не так, как могли бы на самом деле.
Клео содрогнулась — и обернулась на звук голоса Она смотрела на Йонаса, что замер рядом с нею, до того невидимый для её мыслей, широко распахнутыми глазами, в которых плескался необъятный страх.
— Я тебя удивил? Испугал? — хмыкнул он.
— Конечно, только мятежника не поражает, что к нему кто-то подкрадывается в закрытой комнате!
Йонас только усмехнулся, но на самом деле никак не мог отвернуться от трио, сражавшегося там, снаружи.
— Мне вдруг стало любопытно, согласился ли бы наш драгоценный принц сразиться со мной.
— Возможно, но в этом случае выжил бы только кто-то один из вас.
— Да, но кто же? — он сначала весело усмехнулся, но после бросил на неё полный боли и какого-то жуткого страдания взгляд. — Не переживай, родная. Потерпи ещё совсем немного, и ты будешь свободна от этих отвратительных оков договора, что привязывают тебя к нему. И от брачных уз тоже, я думаю.
Она вынудила себя промолчать, не защищать принца, понимая, что не имеет на это пока что совершенно никакого права. Как же было хорошо, что всё же никто пока что не знал правды о ней и о Магнусе — наверное, эта весть многое бы перевернула в сознаниях их союзников.
— Он и его отец — это единственное средство, которое у нас есть. Селиа никогда не согласится открыть секрет Родичей нам, врагам её семьи, если рядом не будет её сына или внука, — выдохнула она, понимая, что это всё же правда.
— Я уже тебе говорил, что в этом проклятом кристалле торчит бог! — резко ответил он.
Этот грубый, жестокий тон заставил её содрогнуться. Она узнала о богах всего два дня назад и столько думала об этом — едва спала от того, что жуткие мысли терзали её сознание!
— Но если есть шанс воспользоваться чарами, не позволив богам сбежать? Может быть, это и есть наша цель! Ведь мы так много потеряли, и кроме этой силы больше ничто не в силах
