Дикари всегда жаждут насилия. Курт был прав.
Матери хватали детей, рыдали, пытались умчаться подальше — боже, как же много в женщинах было того разума, той осторожности, что никогда не станет свойственна мужчинам!
— Что же делать? — Нерисса опустилась на дощатый пол рядом с Амарой, прижимая императрицу к трибуне, пытаясь укрыть её от вражеских стрел.
— Не знаю, — прошептала Амара, но тут же почти до крови прикусила язык — так сильно ей хотелось забрать свои слова обратно. Испуг! Она ведь не жертва! Она не падет на колени сегодня, она не сдастся им когда-либо! И страх её обратился в гнев — что б ни случилось, она не ждала этого. Да, люди жестоки, но они могли стать её союзниками, они были готовы принять её, и теперь те, кто разрушил её идиллию, заплатят своими жизнями.
Амара вскочила на ноги, сжимая руки в кулаки — но за спиной раздались шаги, что можно было расслышать даже сквозь шум толпы. Она обернулась — и увидела, как рухнули два её стражника с перерезанным горлом, а за нею стоял её ночной кошмар. Один из тех, кто посещал её странными холодными ночами в снах и заставлял вскрикивать от ужаса.
— О, принцесса. Готов поспорить, что вы меня тут увидеть не ожидали.
Феликс Габрас держал меч в нескольких сантиметрах от её горла. Боги, ведь она чувствовала! Сколько снов она видела, где умирала от его руки?
— О, Феликс… И всё это только ради того, чтобы добраться до меня? — она отшатнулась от него, от тени её прошлого, человека, которого она давно уже похоронила в своём сердце рядом с могилой отца, матери, братьев. Бедного Ашура…
— Серьёзно? — он хмыкнул. — Я просто наблюдал. Но тут такая прекрасная возможность… Я думаю, что многие жаждут твоей смерти. Вот только это плата за все мои страдания. Именно мне достанется эта честь.
Она скосила взгляд — ещё трое стражников рванулось к нему, но их несколькими взмахами меча остановил ещё один молодой мужчина — тёмные волосы, злые глаза.
— Это плохой план, Феликс! — прокричал он. — Мы не собирались этого делать! Ты нас погубишь!
— Тише, Таран, — голос его звучал холодно и вкрадчиво. — Мне надо пообщаться со старой знакомой.
Амара почувствовала, как лезвие прижалось к щеке, и посмотрела на чёрную повязку на его лице.
— Твой глаз…
— Его уже нет. Спасибо, дорогая.
Она содрогнулась.
— Я понимаю, ты должен ненавидеть меня за то, что случилось…
— Ненавидеть? — он изогнул тёмные брови и немного сдвинул повязку. — О, ненависть — это такое маленькое, ничтожное слово…
Амаре хотелось увидеть, что хоть где-то есть стража, способная её спасти, но арбалет и меч Тарана, казалось, были непроходимой границей. Амара заглянула в единственный глаз Феликса и попыталась придать голосу столько сожаления, сколько могла вообще выдавить из себя.
— Всё, что ты пережил, мой зверь… Как я могу исправить это? Как я могу искупить свою вину, мой родной?
— Не смей так меня называть. Ты потеряла это право, оставив меня умирать в подвалах, — лезвие вновь коснулось её лица, подталкивая к толпе. — Видишь, что ты натворила? Это ты виновата. Смерть на кончиках твоих пальцев, смерть в тебе, ты и есть смерть!
Она бросила взгляд на толпу, чувствуя, что не может стоять просто так на месте. Сколько мёртвых, затоптанных, убитых соотечественниками или солдатами… Да, он прав, она виновата. Она так желала почувствовать их любовь, но опять добилась только боли и разочарования. Смерти. Это всегда смерть — и только золотой ястреб кружится над толпой и кричит, плачет по своему прошлому. А ещё — птица мчится над кем-то спрятавшимся в волне хаоса, над рыжеволосым мальчишкой, что прорывается к сцене. Друг Клео, Ник… Тот, кого так желал Ашур.
Амара с ужасом наблюдала, как пелсийцы схватили его, сорвали кошелёк — а Ник схватился за него, и острый нож утонул в его груди… Бедный Ашур! Тело Ника обмякло, он осел на колени, рухнул… Её вина, её вина! Но нет — ведь это просто несчастный случай, разве? Просто обстоятельства… Она не убивала друга Клео. Не убивала мужчину, которого так жаждал её брат. Она не может нести на своих плечах это бремя, непосильное даже для самого жестокого человека. Ведь она ненавидела своего отца, она ненавидела своих братьев, а ненависть делала её сильной. Ненависть и сила. Сила и ненависть. То, за что она хваталась столько лет!
Женщины никогда не были слабы. Они — лидеры. Воительницы. Королевы. И Амара видела в своей жизни врагов страшнее, чем Феликс Габрас. И она могла заставить свой голос дрожать, обращаясь к нему, но сама она дрожать не будет.
— Но ведь ты выше этого, Феликс. Убить безоружную девушку… Нет. Это так низко для тебя, мой милый.
— Не для меня? Я убийца, любовь моя. Убийца! Вот что я умею делать.
Она видела, как на его друга наваливались всё новые и новые враги. Она должна продержаться — и она победит. Опять победит.
— В моих руках треть мира! Чего ты хочешь? Я могу сделать тебя самым богатым человеком на свете.
— Не очень, знаешь, — пожал он плечами.
Удивительно — ведь он никогда не был таким, как остальные мужчины, что она их знала. Но… Это не имело значения.
— Женщины? Десять, двадцать, сотня девушек, что мечтает только о тебе…
— А откуда мне знать, — его улыбка была такой холодной, такой жуткой, — что они не такие же, как ты? Нет времени для сделок, императрица…
На глазах Амары заблестели слёзы. Она столько времени не плакала, вот только умела — умела вызывать эти солёные капельки на глазах, чтобы быть слабой, чтобы заставить их забыть о ней, чтобы просто избежать наказания, а потом выйти и победить. Разрушить то, за что они так хватались. Как хорошо может играть женщина, когда её недооценивают, как прекрасно эти солёные ручейки текут по её щекам!
— Ведь я хотела освободить тебя, а они сказали, что ты умер, когда попытался бежать… Моё сердце едва не умерло от мысли, что я навеки тебя потеряла… Я должна была тебе рассказать, всё рассказать, но я испугалась… Я никому никогда не доверяла, понимаешь? Послушай, ведь я не желала тебе зла, я
