– Да не умею я мыть! – радостно откликнулся цыган. – Лудить да паять – всегда пожалуйста, а мыть не могу.
– Ничего, помучается – вот и научится, – остановил я старика. Взяв котелок, зачерпнул им горячей золы и вручил Зарко. – Все должно быть по справедливости. Иди, друг коней, на ручей, а иначе я буду думать, что за тебя собаки посуду моют.
– Какие собаки? – вскинулся Зарко.
– Да слышал я, что у цыган принято собакам грязную посуду выставлять – они ее вылижут, будет чистая.
Томаса передернуло, а цыган от возмущения лишился дара речи. Схватив котелок, Зарко забурчал что-то себе под нос и пошел на ручей.
– А что, у них и на самом деле собаки посуду вылизывают? – осторожно поинтересовался Томас. Подумав, покачал головой. – А ведь с них и станется. Тьфу…
Я только усмехнулся, прислушиваясь к доносившемуся до нас скрипу золы и ругательствам цыгана. Наконец Зарко явился с котелком, полным чистой воды, и поставил его на огонь. Усевшись возле костра, с обидой сказал:
– Я, Артаке, тебя баро назвал, решил, что ты рома, а ты гаджо!
– Да какой из меня рома? Гаджо, он и есть гаджо, – развел я руками. – Зато ты котелок вымыл, пользу принес. А про собак – шутка такая. Я-то знаю, что вы собственную посуду пуще глаз бережете и никому не даете.
Зарко был умным человеком. Поняв, что его провели, захохотал.
– Не зря говорят, что ты капитаном был, не зря. А ведь хорошим начальником был, верно?
– Как же я сам про себя скажу – хорошим я был, плохим? – пожал я плечами, хотя в душе полагал, что воинский начальник из меня неплохой. Был бы плохим – давно бы собственные драбанты в затылок стукнули или вышестоящее начальство с места согнало. У наемников не ценят ни родословную, ни титул, а только твои собственные поступки.
– Умеешь ты человека заставить, ох умеешь! Только ведь и обидеть умеешь, – заключил Зарко.
– А что делать? Иногда приходилось и обижать, если простого слова не понимают, – согласился я. – Вы, ромалы, тоже можете и обидеть, под свою дудку плясать заставите кого угодно. Томасу кобылу пообещал, а он за тебя теперь в огонь и в воду пойдет.
– А тебе, баро, что нужно? Скажи, чего хочется? – поинтересовался цыган, впившись в меня пронзительным взглядом черных глаз, в которых была такая глубина, что хочется сразу же утопиться или делать то, что она велит.
Но в «глазелки-гляделки» я умею играть хорошо. Гораздо лучше цыгана, и опыта больше. Начальствовать над полком в тяжелой пехоте, куда вербуется разный сброд, – то еще дело. И начинать командовать швалью, вытесывая из них солдат, приходилось с «гляделок». Кто кого пересмотрит – тот и будет командовать. А все остальное – учить ли ратному делу, заставлять выполнять приказы, ломать об колено, если попадется упрямец, – все это будет потом.
Зарко отвел взгляд первым. Потер глаза, сгоняя проступившие от напряжения слезы, помотал головой.
– Как же ты так, баро? – недоуменно сказал цыган. – Моего взгляда допрежь никто не выдерживал.
Я самодовольно дернул плечом – мол, понимай как хочешь. Начнешь объяснять – придется сказать всю правду, потому что «гляделки» – это лишь полуправда.
Все-таки мы с братом росли слишком близко от трона. Первым среди наследников бездетного короля Рудольфа числился младший брат – наш отец, потом старший племянник, мой брат, и только потом я. Но обстоятельства могли так сложиться, что я из последнего претендента мог оказаться первым. И нас с братом учили не только свободным искусствам, как всех знатных отпрысков, – фехтованию и правилам этикета, музыке и танцам, флирту и иностранным языкам, но и другим искусствам, именуемым «закрытыми». Например, как угадать по лицу собеседника – говорит он вам правду или нет, определить яд в стакане вина, узнать наемного убийцу в толпе придворных. А кто поверит в такую чушь, что королям следует заранее знать свое последнее слово перед смертью? Королевская смерть – не рядовое событие, и фраза, произнесенная владыкой перед уходом из мира живых, должна быть достойна включения в анналы истории! (Учитель, заставлявший нас сочинять экспромты на случай кончины, оговорился, что из его учеников еще ни один не смог воспользоваться уроком – трое до королевской короны не дожили, а один, ставший государем, погиб от клыков матерого кабана, не успев ничего сказать.)
Правитель, не умеющий «держать» чужой взгляд, – плохой правитель, могущий стать марионеткой того, у кого более сильная воля. Помимо умелых наставников, тренировавших нас этому искусству, меня и брата водили в королевский зверинец, заставляя глядеть в глаза волков и медведей, нам приходилось переодеваться нищими и просить милостыню, не отводя взора от тех, кто вместо куска хлеба бросал камень. Многое из того, чему меня научили, пригождалось мне ежедневно, помогало выжить и обрести славу умелого и опытного наемника…
Кипяток с листьями мяты был выпит, и мы принялись укладываться спать. Томас, умаявшийся больше других, заснул первым. Надо будет с ним еще раз поговорить, чувствую – недоговаривает о чем-то старик, и сильно недоговаривает! Ну, расскажет, никуда не денется.
Мы с Зарко еще немного поговорили, обмениваясь ничего не значащими фразами о преимуществах и недостатках разных мастей у коней, но скоро захрапел и цыган. Думаю, прошлой ночью он тоже не спал, карауля наш выезд.
Мне не спалось – в отличие от стариков успел ухватить несколько часов сна ночью, а потом половину дороги проспал. Решив, что, раз я не сплю, назначу самого себя караульным, хотя в этом и не было необходимости – жеребец учует опасность раньше меня. Но Гневко пока занят – опять принялся ухаживать за кобылой.
Я лежал, разглядывая почерневшее небо, пытаясь отыскать знакомые созвездия, но не слишком-то преуспел – если Большую Медведицу различить труда не составило, то Малую разглядел с трудом. А уж про Волосы Вероники или Орион вообще молчу! А ведь когда-то мог указать на карте звездного неба и Волопаса, и Гончих Псов и помнил все четырнадцать звезд Малого Коня…
Да, о коне… Что-то наши кони притихли. Я привстал, чтобы посмотреть, и увидел, что все три лошади (Гневко, прости, что я тебя лошадью обозвал!) сбились в кучу и уставились на что-то в противоположной части поляны. Я перевел взгляд и опешил от неожиданности – на нашу стоянку въезжал купеческий караван в сопровождении конной охраны. Привычно и деловито возчики разворачивали телеги, распрягали лошадей, всадники спешивались, снимали седла и пускали коней пастись. Видимо, купцы что-то не рассчитали и прибыли на стоянку не к вечеру, а ночью, но главное, что все-таки прибыли и теперь были защищены от опасностей Черного леса.
Шла обычная
