– Вы позволите?
Рай помедлил мгновение и кивнул. Алукард ступил на ступени, ведшие к трону, Рай поднялся – и сам сошел на пару шагов ему навстречу.
– Что ты делаешь? – тихо спросил Рай, и все тело Алукарда запело – он так жаждал услышать этот голос! Голос не короля Арнса, но принца, которого он знал, которого любил, которого потерял.
– То, что обещал, – прошептал Алукард чуть слышно – и обеими руками вынул из мешочка зеркало, разворачивая его к своему королю.
Это был лиран.
Большинство магических зеркал отражает то, что на уме у смотрящего, его мысли, воспоминания, надежды… Но разум человека ненадежен, он может искажать события, забывать, подтасовывать.
Но лиран отражает только чистую правду.
Это очень непростая магия – вычленить из воспоминания истину.
Алукард Эмери отдал четыре года своего будущего за шанс вернуть к жизни и еще раз пережить худшую ночь своего прошлого.
Поверхность зеркала в его руках подернулась тьмой, поглощая отражение Рая и широкий зал за его спиной – чтобы возродить перед его глазами другую ночь и другую комнату.
Рай замер при виде собственной спальни, при виде их – двоих любовников, сплетенных в объятиях на его постели. Услышал их тихий смех. Его пальцы гладили Алукарда по обнаженной груди. Щеки Рая вспыхнули. Он протянул руку и коснулся глади зеркала. Его касание оживило отражение – к счастью, оно оставалось беззвучным для всех остальных, собравшихся в тронном зале. Эта драма разыгрывалась только для них двоих.
Алукард в зеркале поднялся с кровати Рая, пытаясь одеться, а принц игриво расстегивал каждую пуговку, которую он ухитрялся-таки застегнуть, развязывал каждую завязку. Наконец прощальный поцелуй – и Алукард двинулся прочь по лабиринту залов и коридоров, наружу, в летнюю ночь.
Зеркало не могло передать одного – счастья, переполнявшего Алукарда, когда он шел по медному мосту на северный берег. Сердце пело у него в груди, пока он поднимался по ступеням родового особняка Эмери. И зеркало не могло показать, как внезапно оборвалась эта песня, когда за порогом обнаружился Беррас.
Беррас, который стоял в холле и ждал младшего брата.
Беррас, который следил за ним от самого дворца.
Беррас, который всё знал.
Алукард пытался что-то говорить, притворялся пьяным, шатался, хватался за стены, как бывало, когда он под утро возвращался из таверны. Бормотал о том, как славно повеселился, как в конце влип в неприятности…
Но это не сработало.
Отвращение Берраса было непробиваемым, как камень. И такими же твердыми были его кулаки.
Алукард не хотел драться с братом, уклонился от первого удара, потом от второго… пока кто-то сзади не огрел его по голове чем-то твердым, серебряным. И острым.
Он упал, мир бешено вращался вокруг. Кровь заливала ему глаза.
Над Алукардом стоял его отец, держа в руке окровавленный посох.
Алукард по ту сторону зеркала, в Розовом зале, на миг закрыл глаза, но образы продолжали двигаться перед взором его памяти, навеки впечатанные в нее, как клеймо. Руки его до боли стиснули ручки зеркала – но он не убрал его, даже когда услышал, как брат по ту сторону стекла обзывает его идиотом, позором рода, шлюхой. Даже когда послышался треск ломающейся кости, и его собственный сдавленный крик, и тишина… А потом – плеск лодочных весел.
Алукард позволил памяти идти дальше, добраться до ужасных первых ночей в открытом море, а потом – до побега, до тюрьмы, до железных кандалов на руках, до раскаленного прута… Дальше – вынужденное возвращение в Лондон, угроза в глазах его брата, боль в глазах принца, ненависть – во взгляде Келла.
Он позволил воспоминаниям длиться столько, сколько хотел Рай. Но в какой-то момент зеркало потяжелело в его руках, и он, открыв глаза, увидел, что юный король стоит совсем близко, закрывая стекло одной рукой, словно в попытке оборвать череду образов, звуков, событий.
Янтарные глаза Рая казались очень яркими, брови сошлись в гримасе гнева и печали.
– Довольно, – дрожащим голосом произнес он.
Алукард хотел заговорить, попытался найти слова, но Рай уже повернулся – слишком быстро – и снова взбежал по ступенькам, чтобы занять свой трон.
– Я видел достаточно.
Алукард уронил руку, державшую зеркало. Мир вокруг постепенно обретал четкость. Все замерло.
Молодой король стиснул руками подлокотники трона и о чем-то тихо заговорил со своим братом, на чьем лице сперва отразилось изумление, потом – раздражение… и наконец – понимание. Келл кивнул, и когда Рай снова обратился к залу, голос его больше не дрожал.
– Алукард Эмери, – проговорил он мягко, но решительно. – Король оценил твою честность и искренность. Я оценил ее. – Он бросил еще один взгляд на Келла прежде, чем закончить. – Что же до твоей участи, мы решили освободить тебя от службы капера.
Тяжесть приговора едва не согнула Алукарда пополам.
– Рай… – имя сорвалось с его губ раньше, чем он осознал ошибку. Неуместность фамильярности. – Ваше величество…
– Больше ты не будешь ходить под флагом дома Мареш на «Ночном шпиле» – и ни на каком другом судне.
– Я не…
Король заставил его замолчать, подняв руку.
– Мой брат желает отправиться в путешествие, и я ему это позволил. – Келл помрачнел, но не посмел перебить. – Поэтому, – продолжал Рай, – мне нужен рядом верный союзник. Испытанный друг. Могущественный волшебник. Ты нужен мне здесь, в Лондоне, мастер Эмери. Твое место будет рядом со мной.
Алукард стоял неподвижно. Слова Рая были для него ударом, внезапным, но, как выяснилось, не болезненным. Они находились где-то на грани между страхом и надеждой – страхом, что он ослышался, и надеждой, что все же понял правильно.
– Это первая причина, – ровно продолжал Рай. – Вторая же – более личная. Я потерял отца и мать. Я потерял многих близких, а также далеких, которые могли бы стать близкими. И стольких подданных, что не сосчитать. Я не хочу потерять еще и тебя.
Взгляд Алукарда переметнулся на Келла. Тот встретил его взгляд своим – в глазах антари было предостережение, но ничего больше.
– Подчинишься ли ты королевской воле? – спросил Рай.
Алукарду потребовалось несколько секунд, чтобы к нему вернулась подвижность – достаточная для поклона – и голос, чтобы выговорить:
– Да, Ваше величество.
* * *Король явился в отведенные Алукарду покои ближе к ночи.
Это была изящная спальня в западном крыле дворца, вполне достойная высокородного дворянина. Или особы королевской крови. Но вот потайных выходов в ней не было – только широкие входные двери, украшенные мозаикой из разных пород дерева, с золоченой окантовкой.
Алукард валялся на диване, крутя в руках бокал, когда послышался стук в дверь. Он так ждал его – и не смел надеяться.
Рай Мареш явился один. Воротник его был расстегнут, корона не тяготила голову – он держал ее в руках. Выглядел он усталым, печальным, прекрасным и
