– А что до тебя? Ты что умеешь?
Ленос невольно глянул вниз, на свое тощее тело с торчащими ребрами, которые ясно обозначались при каждом вдохе. На руки, загрубевшие разве что от детских игр, когда он карабкался по прибрежным утесам… Правда заключалась в том, что у Леноса толком не было никаких умений. И особенных природных даров тоже – ни силы, ни острого языка, ни магии, ни умения нравиться девушкам. И даже моряком он был так себе (хотя неплохо вязал узлы и воды не боялся).
Единственное, что Леносу удавалось – это чувствовать опасность. Не читать ее признаки в гадательном шаре или в светящихся линиях, а просто чуять, как некоторые чуют начинающееся землетрясение или грядущий шторм. Он умел чувствовать – и старался избегать.
– Итак? – поторопил Алукард.
Ленос сглотнул.
– Я могу предсказать, когда грядет несчастье.
Алукард поднял бровь (тогда над ней еще не красовалось сапфира – камень появился после их первого плавания в Фаро).
– Капитан, – поспешно добавил Ленос, приняв изумленную гримасу за оскорбленную.
Лицо Алукарда осветила улыбка совсем другого рода.
– Ну что же, – сказал он, – думаю, ты мне подходишь.
Это было другое время, другие обстоятельства, другой корабль…
Но Ленос, единожды дав свое слово, держал его всю жизнь.
– У меня дурное предчувствие, – прошептал он, глядя в открытое море. Был штиль, на вечернем небе ни облачка, но в груди моряка собралась тяжесть, будто он надолго задержал дыхание и не умел выдохнуть.
Алукард хмыкнул, поднимаясь на ноги.
– Ленос, старина! Спятивший осколок магии возомнил себя богом, отравленный туман уничтожает Лондон, а у нас на борту антари дерутся друг с другом. Вот если бы при всем этом у тебя не было дурного предчувствия – я бы заволновался.
IIВот черт, подумала Лайла и снова перегнулась через борт.
После долгой тренировки ее тошнило, а кожа Келла блестела от пота. Один Холланд выглядел разве что слегка утомленным. Она как раз боролась с желанием врезать ему под дых, когда из «вороньего гнезда» на мачте их позвала Хейна – парусам был нужен ветер.
Лайла сползла на палубу и привалилась к ящику, пока остальные занимались парусами. Ощущения были как после трех туров Эссен Таш, причем сплошь проигранных. Каждая клеточка тела до самых костей болела после использования колец. Она даже не представляла, где двое других антари сейчас берут силы, чтобы еще и заниматься ветром.
Но зато тренировки действительно помогали.
К моменту, когда над морем начали сгущаться сумерки, им троим удалось достичь подобия равновесия. Теперь они могли усиливать магию друг друга и делиться ей, не выпивая до предела силы партнеров. Странное это было ощущение – одновременно становиться и слабее, и сильнее: так много энергии и так трудно ей управлять! Похоже на упражнения с мощным, но очень тяжелым ружьем.
Даже сейчас, когда связь уже разорвали, мир продолжал пульсировать и сиять магией. Ее нити пронизывали воздух и не сразу угасали перед глазами, когда Лайла моргала. Казалось, можно протянуть руку и сыграть на них, как на струнах, заставляя мир звучать.
Она поднесла руку к глазам, глядя на серебряное кольцо, все еще надетое на средний палец.
Это был контроль. И равновесие. Это было все, чего ей не хватало – и все равно Лайла даже сейчас боролась с искушением выбросить эту штуку в море.
Умеренность никогда не была чертой ее натуры. Ни в ее прошлой жизни уличной крысы с дурным характером и скверной привычкой чуть что вытаскивать нож, ни в жизни нынешней, когда она высекла искру из воздуха и подожгла магию в своей крови. Она знала свой темперамент и ценила его, уверенная, что благодаря ему до сих пор жива. Жива, но совершенно одинока – трудно заботиться о ком-то еще, когда едва хватает времени и сил позаботиться о себе.
Лайла вздрогнула, пот медленно остывал у нее на лбу, становясь ледяным.
Когда успели показаться звезды?
Она поднялась на ноги, опираясь на ящик, и двинулась было в каюту – но по пути услышала пение. Все ее тело болело, хотелось выпить, но ноги сами собой пошли на звук, и скоро она нашла его источник. На палубе, скрестив ноги, сидел Гастра, привалившись спиной к борту, и пел, что-то скрывая в сложенных ладонях.
Даже в слабом свете позднего вечера каштановые кудри Гастры отливали золотом. Он выглядел таким молодым, даже моложе ее… Заметив, что она смотрит, Гастра не застеснялся, как сделал бы Ленос, а улыбнулся ей.
– Мисс Бард, – приветливо сказал он. – Вам очень идет новый глаз.
– Мне самой нравится, – ответила она и присела на палубу рядом с ним. – Что это у тебя в руках?
Гастра слегка приоткрыл ладони – и она увидела маленькое голубое яичко.
– Нашел в розенальском доке, – объяснил он. – Птичьим яйцам всегда нужны песни, вы это знаете?
– Зачем – чтобы вылупился птенец?
Гастра покачал головой.
– Нет, птенец-то вылупится в любом случае. Петь нужно, чтобы он вылупился счастливым.
Лайла подняла брови. Они с Гастрой были примерно одних лет, но в нем всегда проглядывало что-то мальчишеское: он был юным в том смысле, в котором она никогда не была. И при этом воздух вокруг него постоянно казался теплым – похожее тепло она чувствовала в присутствии Тирена. От него исходил покой, скользивший по коже, как шелк или снежинки.
– Келл мне говорил, что из тебя получился бы отличный жрец.
Гастра улыбнулся еще шире.
– Знаю, что стражник из меня получился не очень.
– Не думаю, что он имел в виду тебя обидеть такими словами.
Парень задумчиво гладил пальцем голубую скорлупку.
– А в своем мире вы так же знамениты, как Келл – в нашем?
Лайле невольно представились развешанные по ее Лондону плакаты с ее портретом – «Разыскивается»…
– Да, но по другим причинам.
– И при этом вы решили остаться здесь.
– Вроде того.
Улыбка юноши была очень теплой.
– И я очень этому рад.
Лайла шумно выдохнула, взъерошила себе волосы.
– Я бы так не радовалась, – сообщила она. – От меня обычно сплошные беспорядки.
Гастра рассматривал яичко на ладони.
– Жизнь и есть хаос. А время – это порядок.
Лайла подтянула колени к подбородку.
– И что значит эта премудрость?
– Сам толком не знаю, – Гастра чуть покраснел. – Но так обычно говорит магистр Тирен, и оно звучит умно.
Лайла хотела засмеяться – но тело отозвалось на смех болью. Ей правда жизненно необходимо было выпить, так что она оставила Гастру укачивать птенца песнями и ушла наконец к себе.
* * *Камбуз был отнюдь не пуст.
За узким столом сидела Джаста со стаканом в одной руке и колодой карт – в другой. Живот у Лайлы бурчал о голода, но на камбузе воняло так, как будто Айло пытался приготовить рагу и потерпел неудачу, так что
