– Почему ты так решила? В разгар ночи, да еще в лесу…
– Потому что там было дерево, как в Вардогере, старое дерево, похожее на скелет. Совсем белое и без листьев. Дерево Вардогер. И я услышала реку, которую помнила из детства, точно за этим деревом.
Дерево Вардогер… Мосс тоже его знала. Когда она заблудилась в лесу, то несколько раз видела это дерево, дерево Флиса, дерево из костей в зеркальной комнате. Отец Мариан называл его Вардогером, Патрик Мерсалт знал это место.
– Я сказала ему: «Да смилостивится Господь над вашей душой», и тогда он ответил, что покажет мне конец света. Меня это пугало, я не понимала, о чем он говорит. Он сказал, что все завязано в один узел, а мы в его центре.
– Это место рядом с Красным ручьем? – спросила Мосс. – Река и поляна, окруженная соснами.
– Он провел меня мимо дерева Вардогер, мы вышли на ту поляну и увидели впереди реку. Мы находились в каком-то другом месте, там были и другие деревья Вардогер, и много, выстроившихся в ряд. Флис потащил меня дальше. Мы перебрались через реку по упавшему дереву, и вокруг все покрылось льдом. Это же не может быть по-настоящему, правда? На том берегу ноги утонули в глине, а небо было покрыто рябью, и мы видели свои отражения, как в калейдоскопе, – они множились и множились, и были повсюду. Я больше не могла смотреть и стала молиться, но он сказал, что хочет показать мне Бога, и поднял мою голову к небу, и мне показалось, будто я вижу распятого Христа над рекой, только крест был перевернут вверх тормашками, а изо рта у него текла кровь и… Ох, господи, у него не было кожи.
Мосс хотелось закричать, но ради Мариан она пересекла палату, чтобы прийти в себя. Она выглянула в окно, но увидела только собственное отражение в стекле. Мариан видела Рубеж. Видела подвешенных в воздухе людей.
– Флис сказал, что должен снова меня связать. Он отвел меня обратно к дереву Вардогер и толкнул к нему, а потом связал руки за стволом. Он сказал, что кто-нибудь за мной придет и отведет в другое место. Я спросила, в какое, но он ответил, что не знает, что ему не положено знать. Сказал: «Со мной не все в порядке, поэтому мне не положено знать». А потом он просто бросил меня там, посреди леса. Было так тихо. Все погрузилось в тишину.
– Сколько времени ты там провела, привязанная? – спросила Мосс.
– Не знаю. Недолго. Меньше часа. Когда я поняла, что он ушел, то потянула за веревку и почувствовала, что она поддается, как будто это игра. Это заняло некоторое время, но я сумела освободиться.
Она протянула руки и показала бинты.
– Но разодрала руки до крови, – сказала она.
– Но освободилась.
– Да, – сказала Мариан. – Я окоченела, волосы и одежда намокли из-за дождя. Я не знала, где нахожусь, но вспомнила про гостиницу, куда возил меня папа, и решила, что она где-то поблизости. Я подумала, что могу ее найти.
– Ты знала, где находишься?
– Я решила, что нахожусь на другой стороне реки от гостиницы. Я не сумела найти дерево, по которому мы перебрались, но знала, что могу пройти вброд или переплыть, река неглубокая, и я вошла в нее. Вода была ледяной, а течение быстрое. Вода подступила мне по шею, но я могла идти. Я оступилась, и меня понесло, но я все-таки добралась до другого берега и выкарабкалась. Мне еще никогда не было так холодно. Я пересекла поляну. Я даже не почувствовала, как ноги погрузились в глину, так окоченела.
– Тебе повезло, что ты выжила, – сказала Мосс.
– Я с трудом могла двигаться, потому что не чувствовала ног, но все бесконечно повторялось, будто я хожу кругами. Потом я поняла, что каким-то образом вернулась к исходной точке, опять не на тот берег реки. Я подошла к мягкой почве на берегу, где виднелись следы шин, видимо, следы пикапа Флиса. Я увидела, в каком месте шины выехали из глины. Я побежала обратно через лес и тут увидела ее.
– Кого?
– Зеркальную девочку, – ответила Мариан. – Поначалу я заметила ее желтую юбку, в точности как моя, а потом поняла, что она привязана к дереву, как была я, к тому же белому дереву. Я приблизилась и увидела ее мокрые волосы. Я обогнула дерево, чтобы подойти к ней спереди и не напугать, и когда она увидела меня, то сказала: «Я тебя помню». А я ответила: «Я тоже тебя помню».
– Когда вы в последний раз видели друг друга, то были детьми.
– Я хотела помочь ей освободиться и сказала, чтобы она подергала руками, как сделала я, она послушалась, но не сумела отвязаться. Я пыталась ей помочь, но она была привязана не веревкой, а проволокой. Ее руки кровоточили, очень сильно. Она пыталась вырваться, но не могла, а проволока не рвалась. Вообще не поддавалась. Я пыталась помочь, но причинила ей такую боль, что сдалась. Я не знала, что делать. И просто осталась с ней еще ненадолго.
– Тебе все равно пришлось уйти.
– Я была еще в худшем состоянии, чем она, из-за реки, – сказала Мариан. – Я так замерзла. Просто в сосульку превратилась. Я была мокрая, меня била дрожь. Она попросила меня привести помощь. Сказала, что с ней все будет хорошо, что за ней придет папа, что папа знает, где ее искать.
– И ты пошла за помощью.
– Я не помню, что было после того, как я оттуда ушла. Я думала, что умираю. Воспоминания просто испарились. Я очнулась здесь, в больнице. Может, она все еще там. Все еще там.
– Мы ее найдем, – сказала Мосс, размышляя. Одна Мариан здесь, другая в грузовике. – Мариан, почему кому-то могло понадобиться нападать на твою семью? Тебе приходит в голову кто-нибудь, кому бы хотелось такое с вами сделать? И почему? Кто-то был зол на твоего папу?
– Это же просто псих. Не знаю, кто еще мог такое сотворить.
– А его старые флотские товарищи? Кто-нибудь из них? – спросила она, уже зная, кто мог убить отца Мариан – Хильдекрюгер, Кобб, но ей хотелось услышать имена от девушки. Жертвы жестоких преступлений часто знают преступников и их мотивы. – Твой отец поддерживал с кем-нибудь из них отношения?
– Вы должны понять, мой папа был не таким, как все, – сказала Мариан. – У него были навязчивые идеи. Он говорил, что участвовал в специальной миссии на флоте. Мама никогда не любила обсуждать это с нами, но иногда он просто не мог сдержаться, из него
