Когда команда покончила с выгрузкой останков Джукса за борт, Крюк отправил Маллинза и Куксона на разведку. Нет, с одной стороны, ему было искренне интересно, что тут творилось в их отсутствие, но с другой, капитан очень хотел убедиться, что команда, как ей и положено, все еще боится крюка – и побольше, чем всяких диких тварей и прочих врагов на этом просто-таки до абсурда опасном острове.
Вести они принесли нерадостные. Почти все тропы изменились, а на одной из полян разведка набрела на три громадных безголовых статуи из почерневшего металла – ничего подобного они раньше не видели.
– Сколько он на сей раз держал нас во тьме, а, Луток? – размышлял вслух Крюк.
Луток служил ему излюбленным конфидентом: будучи самым тупым из пиратов, он гарантированно не имел ни малейшего представления, о чем ему толкуют, так что Крюк имел возможность читать монологи в свое удовольствие.
– Иногда это всего пара дней, а иногда и несколько лет. Нет, нам нужны новости получше, чем у этих двух обормотов. Что же нам дальше-то делать, а, друг ты мой сердешный?
Луток основательно поразмыслил над вопросом.
– Выучить пару попугаев петь, сэр? – предложил он, наконец.
В итоге Крюк остановился на тактике храброй, но несколько прямолинейной. Надо похитить кого-нибудь из Потерянных Детей. В худшем случае это спровоцирует их вождя на первый конфликт – впрочем, до этого еще надо дожить, так что пока беспокоиться не о чем. Неизбежному гранд-финалу все равно обычно предшествовала пара-тройка стычек помельче.
– Видишь ли, Луточек, – объяснил капитан благодарному слушателю, пока они с ним наблюдали, как остальные пираты копают яму в лесу, – вряд ли хоть кто-то из мальчишек, окромя самого главного, умеет хоть как-то жить в лесу. Слишком мало проходит времени между тем, как Питер ими заинтересовался, и тем, когда они становятся уже слишком стары, чтобы тут оставаться.
Луток глубокомысленно кивнул и взял сахарную печеньку с ближайшей тарелки, но Крюк тут же стукнул его по руке тупым краем крюка.
– Это же приманка, идиот!
Луток скорбно потер ссаженные костяшки и притих.
Проверенные временем приемы, вроде этого, работали на острове отменно, и этот случай исключением не стал. Потерянный Мальчик попался тем же вечером. Разумеется, под пальмовыми листьями была прикопана клетка – с падающей крышкой, чтобы маленький мерзавец просто не вылетел оттуда наружу.
Пираты веселились до упаду, пока катили клетку к себе на корабль. Победы выпадали им на долю не так уж часто, и они смаковали каждую по полной. Зато Крюк, расхаживая взад и вперед рядом с клеткой, слушал нового пленника со все возрастающим недовольством. Во-первых, дело было в языке, на котором тот изъяснялся. Крюк довольно терпимо относился к ругани со стороны команды – в конце концов, он имел дело с пиратами, – но с его собственных уст редко слетало что-то крепче «случай, хвост, молоток и клещи»[56]. Это дитя между тем ругалось так, что воздух вокруг синел. Но еще сильнее Крюка беспокоило то, что большая часть детского словарного запаса оказалась ему совершенно незнакома.
Когда клетку погрузили на корабль, Крюк жестом призвал команду к молчанию и обратился к ребенку напрямую. Выглядела добыча крайне нечесано, но вообще-то Потерянные Дети всегда были более или менее неряхи – в зависимости от успешности попыток вождя завербовать им суррогатную мать. Волосенки у него были бледные и тонкие, как пух, и торчали во все стороны, а физиономия отличалась исключительно красным цветом от постоянных солнечных ожогов.
– Дитя, – начал капитан, – узнай же, что тебя поверг я, Джеймс Крюк. Каждое мгновение отныне может оказаться для тебя последним. Одно мое слово, и команда взденет тебя на острия клинков, или скатит твою клетку за борт, где тебя пожрут акулы, или сделает еще чего похуже. Есть ли у тебя последнее слово, с коим желаешь ты обратиться ко мне, своему пленителю? Ну, например, взмолиться о пощаде твоей жалкой жизни?
Мальчишка высунул язык. Крюк улыбнулся. Уже лучше, к такому поведению он привык. Да, их вождь не слишком преуспел в обучении своей своры жить в лесу или фехтовать, или в чем он там еще мастер, но вот преподать им храбрости он умел. Многообещающее начало.
– Только не думай, что краснокожие сумеют вызволить тебя на этот раз, мальчик мой. Или этот… эти… – он нетерпеливо вогнал свой крюк в перила. – Луток, как звали тех презренных немецких ловчил, с которыми мы пытались заключить союз в прошлый раз?
Луток только миролюбиво кивнул в ответ, зато на помощь пришел Вермишелька.
– Натцы, – возвестил он в своей обычной лаконичной манере.
– Ага, точно, натцы. Никого из них в этих краях больше не встретишь, а?
Тут Крюк закинул удочку наугад: политическая обстановка на острове всегда была сложной – и это еще мягко говоря. Питер, как правило, держал на подведомственной территории от двух до шести враждующих фракций, помимо своей собственной, и всячески поощрял непрерывное заключение и разрыв союзов – просто так, чтобы не соскучиться. Сам он имел обыкновение непринужденно переходить со стороны на сторону прямо посреди сражения, если решал, что водица что-то застоялась. Крюк успел застать здесь конкистадоров, ацтеков, охотников за головами, дервишей, пигмеев, цыган, каннибалов, ковбоев, самураев и гангстеров – и это не говоря уже об упомянутых выше краснокожих и нацистах. Как-то раз старый испанец рассказал ему, что еще помнит те времена, когда остров населяли сарацины. Крюк, по правде говоря, надеялся, что мальчишка откроет ему, какие еще группы сейчас действуют в округе, но просчитался. Пленник только сплюнул ему под ноги.
Крюк вытащил свой железный крюк из перил, лязгнул им по решетке и был вознагражден: мальчишка отступил на шаг.
– Научись выказывать уважение начальству, дитя, а не то моя правая рука – видишь ее? – пощекочет тебя под ребрами так, что тебе вряд ли понравится.
Пленник, кажется, собрался с силами и снова шагнул вперед.
– Да мне по фиг. Че ты мне тычешь свой гребаный крюк, а, чувак? Ты че, тот псих из «Городской легенды»?
– Из городской чего? – Крюк слегка смешался. – Я вообще-то… пираты мы. Уверен, дитя, ты признаешь…
– Слушай, дядя, когда мы похерили тех гигантских роботов, Пит сказал, он притащит сюда какого-то своего старого врага, но мне, блин, в голову не приходило, что плохой
