По голубоватой, в стелющейся дымке дорожке парка Маша прошла к нарядному крыльцу с резными балясинами. Из дверей ей навстречу уже выглядывала добродушная женщина в праздничном крестьянском уборе. Она представилась Стеллой и проводила Машу в ее спальню.
В миленькой, оклеенной синими обоями комнате пахло цветами. Маша огляделась и увидела на окне чуть прикрытую занавеской вазу с чайными розами, крупными и тяжелыми, как яблоки. По стенам блестели зеленью и лазурью несколько итальянских пейзажей.
Маша села в обтянутое бархатом кресло, зажмурилась и рывком отлепила ленту напульсника. Без настроек воздух стал холодным и резким. Маша почуяла запах сырого дерева и еще что-то знакомое, пряное и грустное. Открыла глаза и увидела голые деревянные стены, потолок с дождевыми потеками и окно без штор. На подоконнике, там, где настройка «Тургенев» показывала вазу с розами, стоял ящик, засыпанный землей. Из земли торчали листья-елочки и оранжевые с коричневатой каймой цветы на коротких стеблях. Такие же, как те, на которые она упала, когда повредила ногу.
Маша ошеломленно поднялась с табурета и провела по доске ладонью — нет, никакого бархата… Упала на застеленную кровать и почувствовала слезы и гнев на свою наивность. Семь дней в этом жалком подобии усадьбы!
По мысли научного руководителя, Маше предстояло пробыть без настроек неделю. Этого должно было хватить, чтобы студентка Фролова совершила открытия, которые возродят в «объевшихся сахара мухах» творчество! Как бы не так! Маша потянулась к брошенному на столе напульснику, дотронулась кончиками пальцев и, помедлив, передумала. Все-таки жалко было разочаровывать Кувшинкина.
Немного свыкнувшись с безрадостной обстановкой, Маша подошла к старинному шкафу — там, согласно инструкциям, для нее была приготовлена одежда. Взялась за облезлую ручку. Дверца скрипнула и, распахнувшись, окунула Машу в мутное зеркало. Из мглы веков на нее смотрела девочка с круглым лицом и коротковатым носом. Русые волосы подстрижены сантиметровым ежиком, большего не позволяет термокостюм. Уши торчат.
Маша схватила с полки одежду — джинсы, футболку и красно-белый свитер с оленями — ив ужасе захлопнула дверцу.
— Нет, ну как они жили без настроек? Как они жили? — бормотала она, неуклюже переодеваясь. — Просто жили и знали, что все видят, какие они страшные? И сами тоже прекрасно видели, кто красивый, а у кого уши? Ничего себе удовольствие!
Твердо решив, что больше никогда не заглянет в зеркало, Маша открыла дверь в коридор и дрогнувшим голосом позвала:
— Я готова! Вот, возьмите, пожалуйста!
Стелла, преобразившаяся из нарядной крестьянки в полную бритую женщину в термокостюме, отнесла Машину одежду с напульсником в хранилище. Через полчаса она же пригласила Машу завтракать.
Улыбаясь чему-то в сюжетах своей настройки, Стелла подала кофе и сливки в молочнике. Кувшинкин предупреждал — на подлинный вкус не стоит рассчитывать, в мире давно уже нет натурального молока. Маша даже не стала пробовать этот напиток, зато съела булку и выпила бокал артезианской воды. Она впервые пила воду без настроек и никак не могла понять, как можно охарактеризовать вкус, которого нет. «Вкус неба! — вдруг пришло ей в голову. — Да, вкус облаков!»
Завтракая, Маша поглядывала через открытые двери столовой в гостиную. Там было на что посмотреть. По стенам замерли горка с посудой, диван и таинственное мутно-черное пианино. Громоздкие предметы старины, как большие дружелюбные животные, ждали ее внимания.
Покончив с трапезой, Маша подошла к пианино и подняла тяжелую крышку. Желтоватые клавиши не шелохнулись, но в черной глубине загудело. «Подумать только! — поразилась Маша, осторожно нажимая на клавиши. — Когда-то не было иного способа извлечь фортепианную музыку, чем только заволакивать в дом эту громилу!»
Звуки протекали через пальцы в кровь и, пробежав по жилам, отдавали в ступнях. Маша опустила крышку. Смятенно взяла из вазочки кусок колотого сахара и, отгрызая сладкие крупинки, отправилась гулять.
4Пейзаж, открывшийся ей с крыльца — небо в быстрых лиловых тучах и оранжевый березняк по кромке огромных коричневых полей, — был широк и дик. Сырой порывистый ветер беспрепятственно гулял по холмам и долинам. Учитывая отсутствие термокостюма, Маша отказалась от дальней прогулки и пошла посмотреть усадебный парк.
Дорожки, присыпанные березовыми крестиками, обрамленные цветниками, за которыми ухаживала пара умных машин, постепенно становились все уже и наконец превратились в лесные тропинки. Заметив указатель «Пруд», Маша спустилась по одной из них к небольшому лесному водоему. Черный и неподвижный, с неясной глубиной, он напомнил Маше пианино.
Ветер летал поверху, внизу была тишина. Даже когда березняк, задрожав, посыпал зеркальную черноту золотом, вода не шелохнулась.
Там, где мелководье сплошь поросло травой, Маша заметила черную клочковатую собаку. Она обнюхивала берег и вдруг замерла, приподняв переднюю лапу, а затем внезапно ринулась в воду. Темная глубина шевельнулась. Золото берез побежало прочь, и в тот же миг, проколов тучи клинком, в воду ударило солнце. Пруд закачался, и у Маши, глядящей на смятые рябью облака, закружилась голова.
Тем временем собака выбралась на берег и, отряхнувшись после неудачной охоты, потрусила вверх по тропе, а Маша обошла вокруг пруда и заглянула под березы. Кувшинкин ошибся — грибов не было, и пахло совсем не грибами, а сыростью, увяданием всего, что так весело жило летом.
Солнечная рана затянулась — тучи стали сплошными, ветер спустился к земле. Свитер с оленями не согревал. Маша натянула «горло» свитера на подбородок и спрятала кулаки в рукава. Надо было бы поискать одежду потеплее, но Маша вспомнила ту курносую, остриженную, с оттопыренными ушами в зеркале дверцы и решила, что лучше замерзнет, чем снова откроет шкаф.
Первый опыт жизни без настроек произвел на Машу значительное впечатление. «Ну и влипла! — думала она, возвращаясь к усадьбе. — Узнала, что уродина, — раз! Наверняка заболею — два! А если еще и начнется выброс кортизола?» Некуда было скрыться от холода и запаха умирающей листвы. Без напульсника Маша не могла совершить даже простейшую правку реальности — заменить хмурое небо на ясное!
Выйдя к дому, на дорожке между хилыми цветниками Маша увидела недавнюю охотницу — искупавшуюся в пруду собаку. Мокрая шерсть висела клоками, обнажая худобу и старость. Маша впервые наблюдала вблизи столь неприглядное животное. Звери, встречавшиеся ей в настройках, были молодыми и красивыми, а их движения — упругими, полными энергии.
Заметив Машу, собака доверчиво приблизилась и повела носом возле кармана, где лежал остаток сахара. Со смесью жалости и досады Маша отступила на шаг. Собака подняла морду и поглядела с укором на непонятливого человека.
Мокрая шерсть пахла грустно, еще грустней, чем оранжевые цветы. Нигде в настройках Маша не встречала запаха вымокшей дворовой собаки. На шее, в клочьях бурой от крови шерсти, виднелась широкая, с половину Машиной ладони, рана. Маша вспомнила вдруг того черного блестящего жука в городском парке, которому, упав, она
