– Что такое, что… – забормотала я и осеклась, начиная понимать, в чем дело.
– Ты с работы? Ну так давай еще поработай ротиком. Не будешь рыпаться – отпущу подобру-поздорову.
– Да вы что? Я порядочная…
– Порядочные дома спят. Давай работай и не вы…бывайся. И не вздумай орать: позвоню ребятам, поставим на хор, а потом в море выкинем, и не найдет никто. Поняла?
От ужаса я не могла пошевелиться. Меня когда-то научили выворачивать руку нападающему, но драться в замкнутом пространстве меня никто не учил. И это волосатое смуглое запястье я просто не смогла бы обхватить. И время было безвозвратно упущено. Я попыталась открыть дверцу, но та оказалась заблокирована.
– Ты что, глухая или тупая? Последний раз добром говорю, сука! Соси давай! – таксист подкрепил свои слова парой оплеух, от которых у меня лязгнули зубы.
«И не найдет никто…» Где-то я уже слышала эти слова.
Он стал поворачиваться ко мне – почему-то очень медленно, еще медленнее замахиваясь и открывая рот, – но я не слышала его слов. Только чувствовала, как сами собой дергаются ноздри и уголки рта, прижимаются к голове и сдвигаются назад уши, растягиваются губы… всю меня изнутри заполняет нарастающий гул, переходит в рев, словно ревет пламя в котле кочегарки. Струя обжигающего пламени бьет из промежности в живот, грудь, горло, хлещет из темени. Ярость и ненависть. Ненависть и ярость. И ничего, кроме злобного лая, кашляющего, захлебывающегося, ничего, кроме визга, бульканья и хрипа.
Очнулась я от холода и сразу почувствовала душную парную вонь, от которой тошнотворно щекотало в носу. Таксист молчал и не шевелился, голова его завалилась на плечо, светлая майка стала черной. Да и кругом были черные блестящие пятна, различимые даже в темноте. Мне стало еще страшнее. Наверное, именно поэтому голова работала четко, как при осмотре первичного больного. Исчезать, немедленно исчезать. Не включать свет, чтобы случайный полуночник не заметил машину. Успел ли таксист кому-нибудь позвонить? Где моя сумка? Как открыть дверцы?
Сумка оказалась на заднем сиденье. Я схватила ее, достала из пачки влажную салфетку, обернула ею ладонь. Каким-то чудом нашла на панели управления кнопку блокировки дверей, перевела ее в другое положение и выскочила из машины. Таксист не реагировал.
Мне хотелось одного – оказаться как можно дальше отсюда. Но раньше нужно уничтожить все следы своего присутствия в этой машине. Я нашарила в сумке фонарик, прикрыв стекло, включила его на треть мощности, выдохнула и осветила салон.
Все было залито кровью: ветровое стекло, потолок над местом водителя, приборная доска. Справа вместо шеи у таксиста были кровавые лохмотья, и в этой мешанине поблескивали розоватые хрящи – остатки гортани и трахеи. Сонная артерия и яремная вена были разорваны, и вся еще не свернувшаяся кровь вытекла ему на грудь и колени. Коврик скрылся в крови, она все еще лилась, и подошвы его кроссовок стояли в темной луже.
Я мгновенно выключила фонарик и принялась яростно протирать влажными салфетками все, до чего могла дотронуться в машине, заодно отметив, что из сумки ничего не вывалилось. Мягко закрыла дверцу и пошла прочь от машины, совершенно не представляя, куда иду. В голове вспугнутыми птицами неслись и сталкивались обрывки мыслей:
«Ни в коем случае не повредить ногу. До рассвета надо попасть домой. Когда его найдут? Какие могут возникнуть версии убийства? Что способно указать на меня?»
Никто не видел, как я села в эту машину, а если и видел, то что криминального в том, чтобы сесть в такси? Такие травмы (я вновь «увидела» черные сгустки крови, клочья мышц, розовеющие в глубине раны хрящи – и ощутила дурноту) не мог нанести человек. Шея таксиста изодрана зубами. Это оборотень вырвался на свободу, но что он защищал? Что я для него? Жилище? Симбионт? Носитель?
В любом случае он защищал свой шанс на жизнь. А я благодаря ему избежала такого, о чем не могла подумать от ужаса и отвращения.
Стоп. Это я знаю, что таксиста загрыз оборотень, лиса-кицунэ. Но что увидит патологоанатом Валерка? Следы собачьих зубов. Откуда в машине взялась собака – это вопрос к следствию. А вот куда она делась из закрытой машины?
Я резко развернулась и припустила обратно – благо не успела уйти далеко. Вскоре в ночной темноте проступило светлое пятно – капот легковушки. Почему-то я подошла к ней на цыпочках, словно труп мог меня услышать. Обернув ладонь влажной салфеткой, открыла дверцу почти настежь. Застоявшаяся липкая вонь хлынула почти ощутимым потоком. С трудом сдерживая рвотные спазмы, я еще раз быстро обследовала салон, провела салфеткой по ручкам двери, по приборной доске со стороны пассажирского сиденья и пошла прочь, ускоряя и ускоряя шаг, не давая себе побежать. Если я запнусь о корень – а я о них постоянно спотыкалась в темноте, – вывихну, сломаю или просто потяну ногу, то вряд ли поможет отсутствие в машине моих отпечатков.
Когда автомобиль растаял в темноте, я вновь включила фонарик и осмотрела руки и одежду. Нигде ни одного пятна крови. Почему? Как так могло случиться? Я чувствовала, что ответ лежит где-то на поверхности, но подумать над этим не могла и не хотела. Меня захлестывало ликование. Пьянящая радость не давала думать, несла меня вперед, приподнимала над землей. Я чувствовала себя парусом, полным ветра, – ярким парусом виндсерфа в летний день.
И тут поняла, что стою в каких-то зарослях, а неподалеку шумит море. Что знаю, где нахожусь – на окраине парка. Что невыносимо голодна и голод растет с каждой секундой. На ходу в два приема я проглотила «резервную» шоколадку. Полегчало, но ненамного. Поесть нужно было плотно, очень плотно, как можно скорее – и желательно мяса.
До дома почти час быстрой ходьбы. При одной мысли о такси меня передернуло. До рассвета нужно попасть домой – и так, чтобы меня никто не увидел. Я уже часа два должна спать дома. Значит – ходу!
Я остановилась под ближайшим фонарем и еще раз внимательно осмотрела джинсы, ветровку и кроссовки. Так и есть, нигде ни капли крови. Руки тоже чистые. Как такое могло случиться? Кровь из порванных артерий бьет фонтаном – в замкнутом пространстве салона хоть мелкие брызги, но должны были попасть…
Ходу, ходу, ходу!
Не останавливаясь, я вытащила из сумки мобильник. Нет пропущенных вызовов – и слава богу. Роман мог позвонить еще, закон парных случаев никто не отменял. И тут, запихивая мобильник обратно в сумку, не попадая во внутренний карман, я боковым зрением увидела в тусклом свете горящих через один фонарей такое, что застыла на месте – с опущенной
