Фигура неторопливо делает шаг, под ногами шуршит трава. На свету становится видно, что это высокий, худой, с восковой кожей юноша в коричневом костюме, который ему на два размера велик. У него большие живые глаза, и он останавливается, сцепив руки на поясе, с легкой улыбкой наблюдает за мисс Бенджамин.
– Хм, – говорит та. – Надо полагать, ты здесь не без причины?
– Встреча, – тихо отзывается молодой человек. Глаза его влажно поблескивают, словно он до слез рад сообщить ей это известие.
– Что такое? – удивляется миссис Бенджамин. – Встреча?
Он кивает.
– О, сразу видно, что ты из молодых, – говорит старуха. – Нельзя же попросту ввалиться на чужой двор среди ночи, заявить: «Встреча» и ждать, чтобы тебя поняли. Какая встреча? О чем речь?
– Мистера Мэйси, – отвечает юноша. – Этой ночью. Они бы хотели, чтобы вы пришли.
– Мистер Мэйси умер, дорогуша. Ты что, не знал?
Он кивает, по-прежнему улыбаясь, по-прежнему сияя.
– Так что мне за дело до его встречи?
– Вы старшая после Мэйси, – объясняет юноша.
Поняв смысл этих слов, миссис Бенджамин разевает рот.
– Ох, только не это! Ты хочешь, чтобы я провела его встречу?
Он кивает.
– Никак не могу… я всегда говорила, что поддержу всех, что бы вы ни затеяли, но не желаю вмешиваться. Почему бы тебе не пойти к Парсону? Он старше меня.
– Парсон тоже не желает вмешиваться, – говорит молодой, – но он и не поддерживает нас. Он это ясно дал понять.
Она со стоном отставляет банку для компоста на подоконник.
– Да уж, он всегда умел ясно выразить самые непопулярные свои взгляды. Полагаю, было бы очень невежливо дать вам от ворот поворот, не так ли?
Молодой человек молчит.
– Хорошо, – сдается миссис Бенджамин. – Хоть переобуться-то можно? Ты же не заставишь старуху бегать среди ночи в плетеных сандалиях?
Молодой человек пожимает плечами, на его лице все та же оживленная безмятежность.
– Вот спасибо, – язвит миссис Бенджамин. – Ты, между прочим, мастер поговорить.
После того как она меняет обувь, юноша предлагает ей опереться на его руку и ведет по улицам Винка, поджидая на бордюрах, которые старуха переступает медленно и неуверенно.
– Не представляю, что они скажут, – рассуждает она. – В смысле едва ли они сейчас знают больше прежнего. Если мистер Веринджер этого не предвидел – что бы это ни было – и мистер Мэйси тоже, им-то откуда знать? Право, по-моему, это пустая формальность. Надо, мол, что-то делать, так соберемся вместе и признаем, что не знаем – что.
Если ее слова что-то значат для юноши, он этого никак не показывает. Он просто ведет миссис Бенджамин по тенистым улицам – безмятежно, как перенесший лоботомию.
Старуха косится на него.
– Я тебя не узнаю. Как тебя зовут, дитя?
– Мерфи, – отвечает он.
– Это имя или фамилия?
Впервые он меняется в лице: улыбка гаснет, лоб собирается морщинами.
– Не знаешь, да? – спрашивает миссис Бенджамин. – Что ж, не беда. А настоящее имя как, дитя?
– Мерфи, – недоумевает он.
– Нет. Старое имя.
Он останавливается. Старуха оборачивается к нему и ждет ответа. Юноша круглыми глазами смотрит на нее, а потом где-то в нем – то ли в горле, то ли в основании черепа – зарождается тоненькое жужжание, прорезанное множеством резких щелчков. Губы его совершенно неподвижны, а звук нарастает до мучительного крещендо и резко обрывается.
– А, – кивает миссис Бенджамин. – Ну, прости, я тебя не знаю. Впрочем, семья ведь у нас большая и славная, а?
Они доходят до магазина мистера Мэйси на углу. Юноша, открыв дверь, ведет миссис Бенджамин в лабиринт одежных вешалок и полок. Универмаг почти темен, только вдоль одной стены тянется полоска подсветки, разбитая силуэтами множества манекенов – будто замерших посреди пируэта танцоров.
– Как, собственно говоря, это делается? – спрашивает миссис Бенджамин.
Молодой человек молча манит ее пальцем, и она, недовольно вздохнув, идет за ним дальше.
Он проводит ее в примерочную, отдергивает красную бархатную шторку и знаком предлагает войти. Лампа-подвеска заливает каморку тусклым светом. Миссис Бенджамин, нахмурившись, шагает внутрь. Юноша задергивает за ней занавеску и ждет снаружи.
Перед зеркальным углом стоит стул.
– Ага, – говорит старуха, – вижу, все мы держимся прежних инструментов.
Сев, она ждет. Ничего не происходит.
– Мне надо что-то сделать? – осведомляется она.
Из-за шторки доносится приглушенный, почти эротичный выдох:
– Свет погасить.
Миссис Бенджамин оглядывается. В самом деле, на стене выключатель. Дотянувшись, скрипнув старыми костями, она тушит лампу.
Едва гаснет один свет, в каморке разгорается другой. Желтоватый, липкий свет, который странным образом словно сочится из щелей и углов, как пролитое масло. Когда он просачивается и в зеркало, его поверхность меняется: словно за двусторонним зеркалом поставили еще такое же, и за ним еще, и все они отражаются друг в друге. Случайный взгляд затерялся бы в отражениях, бесконечных повторах множества и множества таких же каморок, в переплетении раздробленных световых лучей.
И в каждом осколке света – лицо. Иные хорошо освещены – например, лицо, которое могло бы принадлежать прилежной хозяйке дома с алебастровой кожей и идеальной прической, расположившейся в собственной кухне, – но многие в тени и видны смутно, их владельцы сидят по тайникам да темным углам.
Некоторые совсем смутные. Они вовсе и не похожи на лица. Просто намек на движение в темноте отражений, как промельк рыбьей стайки в черной воде, но человеческих черт в них не различишь.
– Миссис Бенджамин, – заговаривает домохозяйка, и, хотя говорит она из зеркала, голос мягко отражается по всей примерочной, звучит отовсюду и ниоткуда. Голос прохладный, негромкий, серьезный – таким успокаивают расстроенного ребенка. – Вы так добры, что пришли.
– Да, добра, – соглашается миссис Бенджамин. – Хотя не представляю, зачем вы хотели меня видеть. Мне нечего сказать.
– Это вопрос приличий, – говорит одно из лиц в тени. Оно могло бы принадлежать десятилетнему мальчику. Одна бровь залеплена розовым пластырем, а из-под бровей глядят слишком серьезные для такого ребенка глаза.
– Ах, приличий… – повторяет миссис Бенджамин. – Как нас всегда заботят приличия. В любом безумии мы держимся иерархии и помним, кто кому подчиняется.
– Приходится, – не без суровости отвечает ей домохозяйка. – Мы обязаны. Особенно в такие отчаянные времена. А вас, миссис Бенджамин, случившееся не приводит в отчаяние?
Презрительная мина миссис Бенджамин становится чуточку отчетливее.
– Да, как же не приводить.
– Как и всех, – произносит еще одно затененное лицо. Это, похоже, довольно приятной внешности мужчина с аккуратным пробором на голове. Хоть на подиум. – Но вас это должно сильнее всего огорчать.
– Это почему же?
– Вы следующая по возрасту, не так ли? – объясняет домохозяйка. – Первый Веринджер, после него Мэйси…
– И мистер Первый, и мистер Парсон старше обоих, – огрызается миссис Бенджамин. – И оба, когда я последний раз проверяла, были живы-здоровы.
Неловкая пауза. Некоторые отражения оглядываются, словно им в их зеркалах видны все остальные.
– Мистер Парсон – да, – признает домохозяйка. – Он, как всегда, сидит в своем мотеле. Что же до мистера Первого… ну, из-за него и собрана эта встреча.
Миссис Бенджамин
