Вот тут-то и выявляются все сложности отношений между детьми и родителями – они словно упакованы в оболочку из одного мрачного, сердитого подростка.
– Пойду-ка я поговорю с ним, – говорю я Патрику, чувствуя, что мне к тому же просто необходимо передохнуть от запахов пищи, пока мои органы обоняния окончательно не взбунтовались, – а ты пока попроси Соню рассказать тебе, как она победила в карточной игре.
Из комнаты Стивена доносится такая громкая музыка, что у меня еще в коридоре буквально все кости начинают трястись. Я стучусь, но ответа нет. Но я снова стучусь, и наконец раздается раздраженное ворчание: «Входи».
– Ты здоров, мальчик? – спрашиваю я, всовывая нос в приоткрытую дверь.
Что за мелодию он там слушает, не разобрать – один сплошной фоновый шум.
– Да, – мрачно роняет он.
– В школе ничего не случилось?
– Нет.
– А как там Джулия?
– Хорошо.
– Ужинать будешь? Уже почти все готово.
– Да, ща приду.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, и тут Стивен вдруг разражается цепью коротких отрывистых слов.
– Мам? Вот если б кто-то, кого ты знаешь… а может, даже и по-настоящему любишь… совершил гнусный поступок, ты бы… настучала на него?
М-да… ответ придется как следует обдумать.
Когда-то я наверняка сказала бы «да». Заметил, у кого скорость больше 60 поблизости от школы, запиши номер машины. Увидел в «Уолмарте», как кто-то из родителей ударил своего ребенка, – позови полицию. Стал свидетелем ограбления соседей – немедленно сообщи об этом. На каждое действие должно быть соответствующее противодействие. Только не теперь. Теперь противодействие, может, и найдется, вот только соответствующим его, черт возьми, никак не назовешь. Я же знала насчет Энни Уилсон и ее любовника, который приезжал к ней на синем пикапе и не давал себе труда даже в дом войти незаметно, через заднюю дверь. И я прекрасно знаю, что Лин Кван, которая сейчас живет у брата, принадлежит к числу тех женщин, которые предпочитают представительниц одного с ней пола. Я знаю также, что если бы я тогда – выражаясь словами Стивена – «настучала бы» на Энни Уилсон, то потом вряд ли смогла бы по утрам видеть в зеркале собственную омерзительную физиономию. А уж мысль о том, чтобы донести на Лин, для меня и вовсе абсолютно недопустима, что бы там преподобный Карл и его клика Истинных ни твердили насчет преступности однополой любви.
– Это зависит от многих вещей, – наконец отвечаю я. – А что?
– Да не важно, я просто так спросил. – Стивен вдруг вскакивает с кровати. – Я, пожалуй, быстренько душ приму, хорошо?
Он вихрем проносится мимо меня и исчезает в ванной, а я продолжаю слушать безвкусную электронную музыку – хотя это современная переработка какой-то старой песни, слова которой, пожалуй, не слишком хорошо сочетаются с идеями, изложенными в учебнике «Основы современной христианской философии», или с кодексом Истинного Мужчины, или с извращенным видением мира Карла Корбина, – и чувствую, что меня вновь охватывает дрожь как предвкушение близкой беды. И беда эта неумолимо надвигается на меня, выдавливая воздух из легких, заставляя не дышать, не существовать, не жить…
Нет, это абсолютно невозможно, убеждаю я себя; Стивен никак не мог узнать о наших с Лоренцо отношениях. Никоим образом. Мы были чрезвычайно осторожны тогда, в тот последний раз, когда случайно встретились на Восточном рынке, а потом ехали по запруженным автомобилями улицам в свою «крабью нору», и я всю дорогу проторчала на полу, скорчившись под задним сиденьем. К тому же это было в марте, и Стивен наверняка находился в школе на занятиях.
Тревога и усталость наваливаются на меня одновременно, тяжелые, как мешки с кирпичами, и я уныло тащусь вниз, на кухню, чтобы помочь Патрику.
А Патрик по-прежнему что-то насвистывает.
Глава тридцать четвертая
Меня будят сирены. Их вопли в ночной тиши, похожие на крики диких зверей, становятся все громче и громче, и мне уже начинает казаться, что звучат они прямо у нас под окном. За жалюзи вспыхивают красные и синие сполохи, и я понимаю, что все это мне не снится.
– Какого черта? – бормочет Патрик, поворачиваясь с боку на бок раз, потом другой, потом накрывая голову подушкой, но и там он выдерживает недолго: реальная действительность упорно просачивается сквозь занавес сна, и Патрик встает.
А у меня в голове крутится тот разговор, который сегодня утром был у нас с Лин в ее кабинете. «Ты что, по-прежнему питаешь нежные чувства к нашему итальянскому коллеге?.. И давно это у вас продолжается?.. Будь осторожна, детка. Ты можешь потерять куда больше, чем только голос».
И потом еще Стивен. Его загадочный вопрос до сих пор звучит у меня в ушах.
– О господи, – говорю я и подхожу к окну.
Самое большее, что я могу разглядеть, это два легковых автомобиля, и третий побольше, квадратный, похожий на «Скорую помощь», но не белый. Затем подъезжает и еще один легковой автомобиль и пристраивается за этим приземистым грузовичком, полностью заблокировав нашу подъездную дорожку.
Теперь к нам не подъехать ни одной машине. И не выехать.
Я что-то такое говорю, но мои слова вряд ли слышнее хриплого шепота, они лишь слабо скребут воздух. Да и все во мне, похоже, перестает нормально функционировать – колени трясутся, как желе, голос мне не повинуется, желудок вот-вот готов снова взбунтоваться. Тошнота волнами подступает к горлу, пока я неотрывно смотрю на яркие автомобильные фары, вереницей выстроившиеся на улице перед нашим домом.
Я жду, когда позвонят в дверь – что ж, самое обычное дело, нечто подобное я давно уже предвкушала. А раньше такой звонок в дверь означал гостей, приехавших на выходные, или курьера с ожидаемыми мной покупками, или приятную пару из Юты, несмотря на мое нежелание обращаться в какую-либо религию, всегда почему-то выглядели очень приятными и хорошо отмытыми. А еще звонок в дверь в былые времена мог означать появление всяких карнавальных персонажей во время Хеллоуина – привидений, гоблинов, принцесс или героев последних знаменитых боевиков.
– Я схожу, – говорит Патрик.
А я все жду, когда у нас на двери звякнет звонок, и думаю о По с его ужасным шрамом, замашками бывшего спецназовца и фантастической немногословностью. Нет, сегодня для меня зазвонят не серебряные или золотые колокольчики, а железные.
Ох, так вашу мать…
И я уже вижу, как они входят в дом – в военной форме, вооруженные этими своими черными электрошокерами, – и идут по полированным половицам моего дома, оставляя вмятины и следы. Я вижу среди них Томаса, преподобного Карла и других Истинных, и у одного из них в руках маленькая коробочка, а в ней браслет-счетчик, лимит слов в котором равен нулю, и он вскоре защелкнется на моем запястье, точно железный наручник.
