Мне, например, больше не хочется видеть, как Патрик стоит у нас в кухне и ровным счетом ничего не предпринимает. И Стивена мне не хочется больше видеть; он появляется из своей комнаты как раз в тот момент, когда я уже стою на коврике у нашей входной двери. С меня буквально течет вода, а мой сын смотрит ничего не выражающими – кукольными – глазами и на меня, и на черный фургон, разумеется, ничуть не похожий на «Скорую помощь», который увозит Джулию Кинг в ее новое и отныне постоянное место обитания.
Сэм и Лео уже притащили мне полотенца. Я набрасываю одно из них на плечи и отсылаю мальчиков и Соню спать. А сама накидываюсь на Стивена:
– Какого хрена ты это сделал, Стивен?
Услышав мой гневный голос, он резко вздрагивает и отшатывается от меня. Он больше уже не выглядит тем задиристым подростком, каким был еще вчера за обедом.
– Ничего.
– Нет, ты ответь, что ты сделал?
– Отстань, мам!
Правильно. И я не выдерживаю – я хватаю своего семнадцатилетнего сына за ворот рубашки и чувствую, что могла бы до тех пор стискивать края ворота у него на шее, пока он не побагровеет и не покроется испариной. Но это совсем не то, чего мне хотелось бы. И свое сегодняшнее лицо мне не хотелось бы видеть в зеркале завтра утром. И я, уже гораздо тише, почти ласково спрашиваю:
– Что ты натворил, мальчик?
И Стивен вдруг как-то съеживается, забивается на кухне в угол за холодильник и под ту полку, на которой когда-то – тысячу или миллион лет назад – стояли мои книжки по кулинарии. А я молча смотрю на Патрика, говоря ему глазами: «Ты мне нужен сейчас».
– Я ничего не… – заикаясь, выдавливает из себя Стивен. – Я в этом не виноват!
В этом? В чем «в этом»? Старая песенка Эрты Китт[30] молотом стучит у меня в голове: «Давай сделаем это».
– Ох, Стивен, – вздыхаю я.
И это – ЭТО – тут же выскакивает наружу.
– Она сама это предложила; сказала, что просто хочет поцеловаться, так, побаловаться. И мы… – Стивен смотрит на Патрика, надеясь на его помощь, но тот лишь молча качает головой. – Мы не думали, что у нас вообще это получится.
Это.
Я про себя даю себе обещание никогда больше не употреблять слово «это».
А за окном, на освещенном крыльце Кингов Эван что-то кричит, но я ничего не могу понять, пока не вижу, как Оливия сползает по кирпичной стене на землю.
– От сегодняшнего ей уже никогда не оправиться, – говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь. Потом поворачиваюсь к Патрику: – Ты можешь хоть что-нибудь сделать? Можешь, например, поговорить с Карлом Корбином или с самим Майерсом?
Голос Патрика звучит тухло:
– И что мне им сказать?
– Господи. Не знаю. Ты же умный. А если ты скажешь, что во всем виноват Стивен? Что это он все начал, хотя Джулия говорила «нет», но он все-таки настаивал? Что они еще дети и просто запутались? Что на самом деле этого вовсе и не было? – Снова проклятое «это»! – Ну, что они по-настоящему никаким сексом не занимались. Можешь ты так сказать?
– Но это была бы ложь, – говорит Стивен, прежде чем Патрик успевает рот открыть.
– Мне все равно, ложь это или нет! – ору я. – Ты хоть понимаешь, что теперь будет с Джулией? Понимаешь?
И юная Джулия возникает у меня перед глазами, точно в старом семейном видеофильме; вот она катается на коньках или гоняет по нашей улице на велосипеде в своем вызывающе коротком топике, одновременно слушая музыку через наушники; вот она разговаривает со мной через ограду, когда я подрезаю посаженные миссис Рей розы; а вот она держит за руку Стивена… И почти сразу передо мной вспыхивает экран телевизора, и на нем совсем иная Джулия, одетая в серый балахон, испуганно моргающая под вспышками сотен камер и безмолвно застывшая рядом с преподобным Карлом, который, естественно, зачитывает вслух строки из своего «Манифеста Истинных»… Ладно, прокрутим еще немного вперед, и вот уже передо мной Джулия, усталая, согбенная, тощая, выдергивает из земли сорняки или разделывает рыбу…
И никто в этой комнате ничего с этим поделать не может.
Как я уже говорила: шалости мужчин у нас обычно прощаются.
Глава тридцать шестая
По пятницам, согласно моему контракту, у меня выходной, но в крови у меня бушует слишком много адреналина, чтобы спать, так что я встаю – пусть Патрик продолжает преспокойно сопеть носом – и иду на кухню. Именно там мне лучше всего думается.
Я хочу бороться, но не знаю как.
Если бы Джеки была здесь, уж она-то нашла бы, что мне посоветовать. Лучше всего я помню ее последние наставления – это было в конце апреля, и мы еще жили вместе в Джорджтауне в нашей квартирке с ковриками из «Икеи» и посудой из «Икеи», дополненной, пожалуй, несколькими кастрюлями и сковородками, купленными на уличной распродаже.
– Ты можешь начать с малого, Джини, – говорила Джеки. – Сходи на пару митингов, раздай листовки, обсуди с людьми кое-какие спорные вопросы. Ты ведь совершенно не обязана менять мир в одиночку, знаешь ли.
А еще я вспоминаю ее любимые выражения: народное движение, шаг за шагом, теория малых дел, надейся-на-перемены-и-да-мы-сможем! Патрик все посмеивался над этими словами, и я посмеивалась с ним вместе.
В шесть часов утра Стивен нехотя заглядывает на кухню, наливает стакан молока и уносит его к себе.
Ну и прекрасно. Я просто смотреть на него сейчас не могу.
Я поджариваю себе несколько очень сухих тостов и завариваю чай. Мой мозг требует кофе, но внутренности мои сразу взбунтовались, стоило мне открыть пакет с кофейными зернами и засыпать их в кофемолку. Мне кажется, что даже этот несчастный тост пахнет какой-то дрянью, словно вся еда, имеющаяся у меня дома, успела за ночь протухнуть. И все приобрело вкус и запах лежалой рыбы.
После Стивена встает Соня, у которой возникло множество вопросов насчет минувшей ночи. «Что случилось в доме у Кингов?», «А я пойду сегодня играть к миссис Кинг?», «Джулия заболела?». Господи, сколько же слов сразу она произносит! Для меня ее речь звучит как музыка, вот только слова совершенно не те.
– Все в порядке, детка, ничего особенного не случилось, – вру я, – но мне кажется, что миссис Кинг сегодня лучше немного передохнуть. – А сама думаю: но ведь это значит, что мне нужно срочно придумывать, с кем оставить Соню хотя бы на то время, пока я на работе.
И я в уме перебираю возможные кандидатуры из числа других наших
