Он изучает меня своими глазками-бусинками, яркими и живыми, как у терьера. Нет. Не как у терьера. Все-таки терьеры – умные маленькие собаки.
– Но, Джин, это же просто великолепно! Просто великолепно! – И он встает, давая понять, что аудиенция окончена. – Я же знал, что мы сумеем это сделать.
Я его не поправляю – насчет этого «мы». Зато я успешно роняю свою сумочку и наклоняюсь, чтобы ее поднять, благодаря чему оказываюсь в состоянии прочесть надпись на корешке той папки, которую Морган столь поспешно спрятал за листом бумаги. Надпись перевернута вверх ногами, но два слова видны совершенно отчетливо.
Синими печатными буквами на белом фоне написано: ПРОЕКТ ВЕРНИКЕ.
Глава сорок вторая
По, который, похоже, обязан следить за всеми, от офицера, отвечающего за внешнюю безопасность, до бебиситтеров и простых охранников, ждет за дверями кабинета Моргана, чтобы снова отвести меня в нашу лабораторию. Я послушно следую за ним по застланному синим ковром коридору, где на дверях кабинетов таблички с именами генералов, адмиралов и докторов наук. Войдя в кабину лифта, он снова использует свою электронную карту-ключ.
Должно быть, это единственный способ проникнуть на пятый этаж или покинуть его. Во всяком случае, мне, чтобы попасть в свою лабораторию на своем этаже, пользоваться картой не нужно. А сюда я в любом случае попасть не сумею. Думаю, что это именно так. Они же хотят точно знать, кто именно и когда покидает отведенное ему помещение.
А если захотят, то смогут любому помешать оттуда выйти.
Спускаясь в лифте, я думаю о той папке, которую видела у Моргана на столе. Интересно, что в ней? Хотя, например, для того, чтобы вместить все наши общие документы – мои, Лоренцо и Лин, – потребовалось бы несколько таких папок. Ведь в их количество входят справочные и статистические материалы, проекты экспериментов, заявления на гранты, отчеты о проделанной работе, да мало ли что еще – вся академическая кухня плюс раковина. А еще общеинститутские документы – отчеты об открытиях и неудачах, подписанные пациентами согласия на экспериментальное лечение и тому подобное. Все это мы тщательно собирали и хранили, чтобы наверняка обезопасить университет от любых скандальных разбирательств вроде «сифилитического скандала» в Таскиджи[35], где опыты ставились над ничего не подозревавшими заключенными. В общем, все это могло бы заполнить целый шкаф, а не несколько папок.
Так что среди наших документов никак не могло быть одной-единственной папки с наклейкой «Проект Вернике»; там должна была бы быть добрая сотня таких папок, вмещающих годы исследований.
Но у Моргана была только одна папка, и никакого порядкового номера на ней не было, так что, скорее всего, эта папка единственная.
Кроме того, я заметила, что пружина скоросшивателя сломана, значит, этой папкой пользуются достаточно часто.
Я обдумываю все это, пока лифт неторопливо спускается вниз. Мистер По безмолвно высится слева от меня и, по-моему, даже не дышит – столь мало звуков от него исходит.
Во-первых, в лаборатории совершенно точно работают три различные команды: Белая, Золотая и Красная. Это я выяснила вчера вечером, сунув нос в секретное письмо, адресованное Патрику. Кроме того, теперь мне понятна оговорка По насчет каких-то других установок МРТ: это означает, что на других установках работают другие команды в других лабораториях. А другие лаборатории – это другие проекты.
Во-вторых, наше оборудование явно установили не три дня назад. Это совершенно невозможно. Никоим образом. Во всяком случае, оба МР-томографа – сколь бы велики они ни были и как бы сложна ни была их установка, – появились здесь не вчера и используются, по крайней мере, несколько месяцев.
В-третьих, у той папки на столе Моргана корешок был сломан явно от слишком частого открывания-закрывания.
Я ловлю собственное отражение в полированных стальных стенах кабины лифта, и до меня доходит, что я, по всей видимости, все это время разговаривала сама с собой, причем вслух. По – он тоже отражается в стенке лифта и от этого почему-то кажется мне меньше ростом, – еле заметно улыбается. Точнее, на лице у него присутствует некий призрак улыбки, и мне в голову сразу приходит мысль о том, какие острые зубы, должно быть, за этой улыбкой таятся. Настолько острые, что я и пикнуть не успею, как окажусь разорвана на куски.
– Приехали.
Я вздрагиваю от звука его голоса, который холодным негромким эхом отдается от внутренних стенок кабины. Я мысленно приказываю дверям отвориться, и после нескольких нескончаемо долгих секунд они действительно отворяются, и мы выходим в тот коридор с желтовато-белыми стенами, где находится наша лаборатория. Свой электронный ключ я так и не успела вытащить из сумки, поскольку он оказался на самом дне под всякой дребеденью вроде помады, кошелька и прочего, на что в первую очередь натыкаются мои пальцы.
«Лоренцо, – думаю я, – мне нужно найти Лоренцо».
Разумеется, я тут же проваливаюсь каблуком в щель между кабиной лифта и полом – до чего все-таки они дурацкие, эти высокие тонкие каблуки! Джеки всегда утверждала, что они вредны не меньше старинного китайского обычая бинтовать девочкам ноги. «Треклятые каблуки! И создал же их какой-то осёл – мужчина, разумеется! – заставив женщин страдать при ходьбе и всегда отставать шага на два от своего спутника!» – рассуждала Джеки, сидя на диване и помахивая в воздухе ногой, обутой в «ужасно удобную» сандалию. Впрочем сейчас я никуда не иду и ни от кого не отстаю; я весьма некрасиво шлепнулась мордой вниз, и одна половина моего тела так и осталась внутри лифта, а вторая распростерта на плиточном полу коридора. Это куда хуже.
Лежа на полу и касаясь его щекой, я вижу в пяти шагах от меня запертую дверь нашей лаборатории и с трудом пытаюсь подняться. Чья-то холодная рука, тяжелая, как крюк для свиных туш в мясной лавке, сжимает мне плечо и тянет вверх.
– Ничего, со мной все в порядке, я сейчас встану, – хрипло бормочу я. А может, мне только кажется, что я что-то бормочу.
– Осторожней, доктор Макклеллан, – произносит голос, который может принадлежать только этому крюку для свиных туш.
И я наконец понимаю, что стою на ногах. Вытащив свою электронную карточку и зажав ее в руке, я чуть ли не бегом бросаюсь к двери, ведущей в
