– Да, и мне бы тоже очень хотелось с ней поговорить. – И я рассказываю Шэрон о том, что случилось с моей мамой и с ее аневризмой.
– Ох, Джин, похоже, у нас с вами одна и та же беда, – вздыхает Шэрон и берет Соню за руку. – Не завидую я вашему положению. Ведь стоит вам это чудодейственное средство придумать, и чертов браслетик мигом к вам вернется. А если вы это свое лекарство создать не сумеете, так ваша мама по-прежнему будет чепуху молоть. Либо одно, либо другое – у клиента только один выбор, как мой папа говаривал.
– Я, наверное, смогу сделать операцию вашей маме уже где-нибудь в начале следующей недели. Скажем, во вторник?
– Вот это и впрямь было бы здорово.
Мы обмениваемся телефонами, и Шэрон спрашивает, будет ли удобно, если Дэл позвонит после этих выходных.
– Между прочим, вы уж постарайтесь никому не рассказывать о том, что я вам тут наговорила, хорошо? – говорит она. – Дэлу ведь и правда есть что терять. Он же у них связной, у групп сопротивления. И мне совсем не хочется, чтоб он в беду попал. Или еще кто.
– Значит, сопротивление все-таки существует? – Ах, как сладко звучит само это слово!
– Милая моя, сопротивление существует всегда. Вы разве в колледже не учились?
Мы бредем обратно к дому, и эта женщина, идущая рядом со мной, кажется мне все больше и больше похожей на Джеки. Я легко могу себе представить, как она идет в толпе демонстрантов с плакатом в руках или участвует в сидячей забастовке; да, может, она уже и участвовала во всем этом, пока я сидела дома, уткнув нос в книгу, а на улицу выходила вместе с Патриком исключительно для того, чтобы впихнуть в себя какой-нибудь чизбургер, и всегда круглыми от удивления глазами смотрела на очередной митинг протеста на кампусе. Я искоса смотрю на Шэрон, на ее грубые башмаки, перепачканные засохшей землей, на ее старый рваный комбинезон и чувствую грязной именно себя.
– Я заберу Соню в шесть, если это не слишком поздно, – говорю я, целуя дочку на прощанье.
– Отлично. К этому времени мы и будем вас ждать.
Я еду на прием к врачу и думаю о Дэле, о моем мистере Почтальоне, который выполняет обязанности связного для некой подпольной группы, борющейся с Движением Истинных. И мне вдруг становится весело.
Этим подпольщикам почтальон точно очень даже кстати.
Глава тридцать девятая
Итак, подтверждено официально: я беременна.
Гинеколог, занявший место доктора Клаудии, говорит, что беременность у меня примерно десять недель плюс-минус несколько дней – никогда ведь нельзя сказать наверняка, в какой именно день произошло зачатие, – и вручает мне запечатанный конверт, адресованный Патрику. В нем содержится информация о моем следующем визите к гинекологу, кое-какая литература общего характера, график моих действий на разных сроках беременности и еще некие сведения, которые я, возможно, сочту для себя полезными. Но это и все, что он может мне сообщить.
Вопросы так и кипят у меня внутри, так что слова вырываются наружу, как гейзер.
– А если возникнут осложнения? Или неожиданно начнутся боли? Где я тогда возьму столько слов, если мне понадобится описать симптомы? – Естественно, сейчас я могу думать только о том, что будет, когда на мою руку вновь вернется счетчик слов.
Но одного вопроса я вслух, разумеется, не задаю: «А что, если я не хочу этого ребенка?» Впрочем, ответ на него я знаю и так.
Доктор Мендоза терпеливо ждет, пока я закончу; глаза спокойные, уголки рта слегка опущены. Невозможно сказать, раздражает его этот мой взрыв эмоций или вызывает сочувствие.
– Миссис Макклеллан, – начинает он.
Не «доктор», не «профессор». «Миссис».
– Миссис Макклеллан, вы здоровая женщина, и у плода прослушивается сильное регулярное сердцебиение. Вы у нас попадаете в категорию продвинутого возраста материнства, это верно, и ваш возраст, вероятно, вызывал бы у меня некоторое беспокойство, если бы у вас это была первая беременность. Но она далеко не первая, так что волноваться вам совершенно ни к чему. Я уверен, что вы благополучно доносите до срока и… давайте-ка посмотрим… – и он, сделав паузу, набирает какие-то цифры на маленьком колесике калькулятора, какими до сих пор любят пользоваться врачи, хотя у них имеются компьютеры, способные легко сделать подобные вычисления, – да, благополучно родите здоровенького малыша где-то числа двадцатого декабря. Прекрасный рождественский подарок.
Но мне не нужен здоровенький малыш к двадцатому декабря. Мне вообще никакой ребенок не нужен. Тем более если это девочка.
– Мистер Макклеллан получит всю информацию. – Доктор Мендоза постукивает пальцами по запечатанному конверту. – Я посоветовал ему быть настороже на тот случай, если у вас появятся беспокоящие признаки, потеря аппетита, изменение цвета кожи, изменение веса и так далее. Разумеется, мы со своей стороны тоже будем регулярно следить, как у вас продвигаются дела. Если хотите, я могу в начале следующей недели назначить вам биопсию хориона[33]. Тогда вы заодно узнаете и пол ребенка. – Он сверяется с графиком в своем айпаде. – Как вам, например, понедельник? Часов в двенадцать?
Я киваю. В понедельник, в среду, в следующем месяце, двадцатого декабря. Впрочем, надо бы поскорей все выяснить.
Теперь он похлопывает меня по колену. Отечески похлопывает. Или так, как похлопывают по спине собаку, которая хорошо себя ведет. Вот бы это его похлопывание вызвало у меня непроизвольное движение ноги вверх, тогда я с полным правом врезала бы ему носком туфли прямо в пах! И оправдание тут же нашлось бы: чисто рефлекторное движение, некий спазм.
– Хорошо. Значит, мы обо всем договорились? Еще раз поздравляю вас, миссис Макклеллан.
И доктор Мендоза выходит из кабинета, а я поспешно натягиваю белье, надеваю джинсы и блузку. Запах латекса и обеззараживающей жидкости для рук так и висит в воздухе, и это уже совершенно невыносимо. К тому же между ногами у меня мокро, потому что второпях я как следует не вытерла это дурацкое желе, или что там они используют для ультразвукового обследования. Но находиться в этом кабинете я больше не в состоянии – здесь же просто дышать нечем! Хотя теперь я вообще нигде не могу больше нормально
