Я поднимаю левую руку, демонстрируя ему запястье.
– Вот, получила временное послабление – благодаря брату нашего президента.
– Я вас не понимаю…
– Я вернулась на работу. И нам понадобятся пациенты для клинических испытаний.
Он некоторое время переваривает это сообщение.
– Что ж, мэм, новость хороша. А можно мне Шэрон рассказать? Это моя жена.
– Конечно.
– Ох, она так обрадуется! Моя мать к ней всегда как к родной дочери относилась. Очень они друг друга любили. – Лицо его вдруг мрачнеет. – Я понимаю, маме, конечно, все равно придется носить один из этих браслетов, но все же сто слов в день лучше, чем ничего, верно?
– Наверное, да, – говорю я, хотя отнюдь не уверена, что так уж с этим согласна. Я все пытаюсь прочесть обратные адреса на тех конвертах, которые он держит в руках, но он не дает, крепко прижимая их к груди. – Как вы думаете, не согласится ли ваша жена немного посидеть с моей дочкой? Видите ли, дочка у меня еще маленькая, а те люди, что за ней присматривали… в общем… они сейчас недоступны.
– Думаю, мы непременно что-нибудь придумаем. – Он поднимает металлический клапан и заглядывает внутрь запертого ящика. – Ага. Сегодня кое-что нужно отправить. Одну секундочку. – На ремне у него висит целая связка ключей, но он выбирает один, серебристый, с виду совершенно новый, и такой бородки я никогда раньше не видела – разве что на тех особых ключах, которые Патрик всегда носит при себе. Дно ящика открывается, повисая на петлях, и почтальон вынимает какой-то одинокий конверт, старательно прикрывая ладонью то место, где написан адрес. Затем снова запирает ящик и, словно вдруг опомнившись, опускает принесенную им пачку писем в металлическую щель под клапаном.
– Вы как, доктор Макклеллан, Истинная или нет? – спрашивает он и трижды моргает, прежде чем повернуться и посмотреть прямо на ту камеру, что висит у нас над дверью. Это явно намек.
Я качаю головой. Точнее, делаю еле заметное движение головой справа налево. Медленно, но вполне определенно. Во всяком случае, понять этот жест нетрудно.
– Хм… – говорит он. – Ладно, давайте я сперва с женой переговорю, а потом посмотрим, как нам лучше о вашей девочке позаботиться. Как ее зовут?
– Соня.
– Хорошенькое имя. – И он произносит несколько слов прямо в свои наручные часы, которые издают негромкий писк. – Шэрон, дорогая, меня тут та самая женщина-доктор с Парк-авеню просит немного помочь ей с маленькой дочкой. Как ты насчет этого? Ничего, если я их через некоторое время к нам домой пришлю? – Часы снова издают свое «бип», и он завершает разговор. – Хе-хе-хе. Моргните один раз, если «да», и два раза, если «нет», запомнили?
Я абсолютно не понимаю, о чем это он.
– Ну и чудесненько. Тогда я, пожалуй, двинусь дальше, а вы, когда увидите Шэрон, передайте ей, что сегодня я приеду домой попозже. Есть кое-какая дополнительная работенка, чтобы подзаработать и чтобы дома огонь в очаге горел, и все такое прочее. Понимаете, о чем я?
– Конечно, – говорю я, хотя уже начинаю думать, что мы с мистером Почтальоном говорим на взаимно несовместимых языках. – И я непременно оставлю вам свой номер телефона, чтобы мы чуть позже созвонились и назначили день для осмотра и лечения миссис Рей.
Он что-то царапает на клочке блестящей бумаги – похоже, рекламный ярлычок от упаковки «Валпакс».
– Ненавижу писать на таких полиэтиленовых штуковинах. Да они и всем осточертели. Только разве их выпуск теперь остановишь? В общем, вот вам адрес. Шэрон будет вас ждать.
Я беру у него плотный блестящий прямоугольничек и говорю:
– Спасибо. И вскоре ждите моего звонка.
Почтальон садится в свой грузовичок и, пятясь задом, уезжает, разбрызгивая лужи на нашей посыпанной гравием дорожке и что-то насвистывая себе под нос. Что-то очень странное – вроде бы и не песню, но что-то очень знакомое и весьма мелодичное.
Когда я возвращаюсь в дом, Соня все еще смотрит свои мультфильмы.
– Нет, дорогая, довольно. Давай-ка на время выключим телевизор.
– Нет! – верещит она.
Чтобы отыскать пульт и выключить телевизор, мне требуется всего пара секунд, и все-таки я не успеваю: на экране возникает Джулия Кинг в мерзком сером балахоне до щиколоток и с длинными рукавами – это в такую-то жару. Волосы ей уже обкорнали, хотя я не помню, чтобы они так поступили с Энни, «прославившейся» адюльтером с мистером Синий Пикап. Возможно, впрочем, основанный ими ритуал публичного осмеяния уже успел претерпеть кое-какие изменения, и они стремятся еще сильней унизить свою жертву. Преподобный Карл, разумеется, стоит рядом с Джулией, суровый и печальный, и один за другим изрекает подходящие к случаю куски из своего манифеста.
– «Смотрите не на себя, а на других, которые подобно Христу были покорны до самой смерти, а Он даже смерть на кресте принял со смирением раба».
И еще:
– «Если вам выпали страдания во имя правого дела, то будьте счастливы, ибо такова воля Господа, повелевающего вам страдать. И страдание это продлится всего лишь миг и явится для вас ключом к вечному свету и славе в царствии небесном».
Бла-бла-бла.
Соня уже сидит совершенно прямо, уставившись на экран куда более внимательно, чем когда там показывали очередной мультфильм.
– Это Джулия? – удивленно спрашивает она.
И я снова вру:
– Нет, что ты. Это какая-то другая девушка, просто она немного похожа на Джулию. – И я поспешно выключаю телевизор, пока преподобный Карл не продолжил свою нудную проповедь.
– Давай-ка… быстренько собирайся. Мы с тобой сейчас поедем к нашим новым друзьям.
И я поспешно делаю три вещи: во-первых, заставляю Соню как следует почистить зубы и потратить на это чуть больше пяти секунд. Затем бегом бросаюсь в туалет и все-таки исторгаю в унитаз съеденный мной на завтрак тост с чаем. И лишь потом я разворачиваю записку, сделанную мистером Почтальоном на обрывке рекламного листка.
Там адрес и еще несколько слов: Не слишком удивляйтесь.
Глава тридцать восьмая
Дом Шэрон Рей больше похож на сарай; это исхлестанное непогодой деревянное строение, которое выглядит так, словно какой-то великан в гневе молотил по нему своей дубиной.
Я пробираюсь по двум грязноватым колеям проселочной дороги, ведущей к нему от шоссе, и сперва миную огород размером с небольшую ферму. Затем я ставлю свою машину за джипом, украшенным пестрыми наклейками с упаковок вирджинского табака, заглавные буквы в которых при внимательном взгляде складываются в слово НЕ ИСТИННЫЙ. И глушу двигатель.
Соня отстегивает привязной ремень и вылетает из машины, устремляясь к двум пасущимся козочкам.
– Эй, малышка, погоди-ка минутку, – останавливаю ее я. Все сорок пять минут, что мы сюда ехали, я объясняла ей, что те девочки, с которыми она сегодня проведет день, говорить так много, как она, возможно, не смогут, и она должна об этом помнить. Я советую ей говорить с дочерями почтальона не больше, чем
