– Само собой. Для пущей важности скажи, что генерал.
– Ах-ха-ха! Ну а потом что?
– Ну что… Задержи ее хотя бы часиков до десяти.
…Двадцать лет назад в небольшом областном городке в часе езды от города, в частном деревенском доме заживо сгорела молодая женщина.
Дети были в школе, муж, водитель грузовой фуры, – в рейсе.
Дело хотели быстро закрыть из-за отсутствия состава преступления, но местный следователь Лариса Андреевна Калинина имела другое мнение на этот счет.
Тогда в составе специальной комиссии в город направили в том числе и Варвару Сергеевну.
Туго, долго, дергано, вместе им удалось собрать необходимые доказательства поджога.
Как оказалось, муж сгоревшей давно уже сожительствовал с соседкой.
Пока дети были в школе, разлучница пришла к женщине на разговор и после совместного распития водки, подсыпав жертве в рюмку клофелин, спалила несчастную вместе с домом.
…Да, в середине жизни люди редко сходятся настолько близко.
В классическом представлении о дружбе ее вроде как и не было между двумя следователями: виделись нечасто, на дни рождения не каждый раз друг к другу приезжали.
Но Лариска, имевшая так много общего с замкнутой и принципиальной Самоваровой (характер, вкусы, взгляды на некоторые вещи) очень быстро стала для Варвары Сергеевны родственной душой.
И дочку ее Ларка полюбила как родную.
– Варенька, я готова, но есть одно условие: ты должна сказать мне правду о том, зачем тебе это нужно…
– Милая, хватит! Ты же не верила! Ты, может, единственная всегда понимала, что со мной все в порядке.
– Варя… Я не верила и не верю. Но такие сложились обстоятельства… Я должна понимать, как и зачем ты собираешься использовать это время. В конце концов, я тоже несу за тебя ответственность.
– Перед кем?!
Самоварова провела рукой по шелковой глади платья – почти, почти, под слабым утюжком – досохнет.
– Да перед Анькой твоей, черт побери! Скажи мне правду, и я все организую в лучшем виде, обещаю!
– Ладно. В театр меня пригласили, – выдавила из себя Варвара Сергеевна и замерла.
– Ой… Мальчик, девочка?
– Мальчик…
Туфли еще ничего. Лакированные, каблучки поцарапаны, но это почти незаметно. Помада будет, конечно, красная. И губы тщательно подвести карандашом. Черт… точилки-то нет! Придется ножом, по старинке.
– Ну ты даешь, стерва ты хитрая! – восхищенно присвистнула Лариса Андреевна. – Что, хороший мальчик?
– Вполне.
– Ну что ж… Из тебя всегда слово сложно было вытянуть, когда дело мужиков касалось. Иди! Все сделаю.
– Спасибо.
– Давай… И пожалуйста, заглядывай иногда в телефон, если что – просигналю эсэмэской…
– Договорились, коза старая! С меня – твоя любимая рыба под маринадом.
– Ага… Дождешься от тебя…
13
Мигель снимал комнату.
На квартиру ему не хватало.
Галина, домашняя девочка, всю жизнь прожившая в своем уютном гнезде и даже в курортных гостиницах брезгливо разглядывавшая только что выстиранные полотенца, нажала на кнопку звонка. Дверь была обита дешевым коричневым дерматином, а звонок едва держался на истертом спутанном проводе.
Открыли ей быстро.
Молодой бог, закутанный ниже пояса в махровое полотенце, только что вышел из душа и даже не удосужился (вот бесстыдник!) одеться.
– Галя, ми амор!
В считаные секунды она забыла обо всем на свете.
Ни обшарпанные обои, ни старая, впитавшая в себя запахи десятков чужих людей мебель, ни монотонное жужжание работавшего в соседней комнате пылесоса, не сдерживали ее страсть.
Постельное белье было чистым.
«Надо же, подготовился!» – успела с нежностью подумать Галина, прежде чем ее накрыло следующей, стиравшей последние капли рассудка волной.
И после, лежа на руке своего принца, покачиваясь в светло-зеленом омуте света, проникавшего сквозь сомкнутые веки, она вяло пыталась вспомнить о том, сколько же законов жанра успела нарушить в этой связи.
Да практически все…
Ресторана не было.
Не было даже кино.
Ну какой им еще ресторан?!
Водить ее в те, в которые она ходила с Родей, ему, смуглокожему мальчику, было не по карману.
А приглашать в недорогую кафешку он стеснялся…
Ну а кино… Для взрослых людей это просто какая-то глупость!
К тому же неизвестно, совпадают ли у них вкусы.
Вот если снимут биографию Че Гевары в жанре красивой чувственной мелодрамы, на нее она Мигеля пригласит.
А цветы – не приучен он их, видимо, дарить.
Он родился и вырос в цветах, и сам он будто живой цветок.
– Солнышко мое!
– Что, дорогая?
Галина заставила себя встать с расшатанного дивана и, стараясь не поворачиваться к Мигелю попой, с уже заметным целлюлитом и со следами послеродовых растяжек, принялась торопливо одеваться.
В ее голове созревал план.
Совсем скоро она познакомит своего друга с дочерью, потом с мамой и бабушкой…
Еще несколько месяцев придется потерпеть эту убогую, пропахшую скверным табаком и чужими случками комнатушку.
На языке застрял сложный вопрос.
– Я все хотела спросить… А у тебя… кроме меня, еще кто-нибудь есть?
Она тут же почувствовала себя нелепой и некрасивой учительницей, окруженной толпой гогочущих старшеклассников, но взяла себя в руки и, вперившись в расслабленную, блуждающую улыбку остававшегося лежать Мигеля, не отступала:
– Что ты молчишь?
– Ты.
– Ну а до меня? Здесь же кто-то бывал?
– Галя, – он сел и начал неторопливо натягивать штаны, – зачем сейчас об этом? Я же не спрашиваю, с кем ты еще живешь…
– Что?!
Меньше чем за минуту Галина оделась, покидала в сумку расческу и старенькую пудреницу, у которой так не вовремя отвалилась крышка и, красная от гнева, самостоятельно справившись с разболтанным замком входной двери, выскочила вон из квартиры.
* * *«Я неправа. Со всех сторон неправа. Конечно, он
