А квакеры…
Йен застонал.
Из огня да в полымя. Когда он раздобыл жир, то направился не в госпитальную палатку, к Денни, а к палатке Хантеров. Можно было сделать вид, что идешь к больным, – палатки находились не так далеко друг от друга, – но к чему лгать самому себе? Как жаль, что рядом нет Брианны! Вот с кем можно поделиться чем угодно – и она всегда находила для него нужные слова, даже больше, чем иной раз для Роджера Мака.
Йен машинально перекрестился и пробормотал: «Gum biodh iad sabhailte, a Dhìa» – «Боже, пусть они будут в безопасности».
Интересно, что посоветовал бы ему Роджер Мак. Спокойный человек и добрый христианин, пусть и пресвитерианин, тогда он поскакал вместе с ними и сражался…
Йен на миг задумался о будущем церковном приходе Роджера Мака и о том, что бы прихожане подумали о подобном прошлом своего пастора, но покачал головой и пошел дальше. Этими размышлениями он пытается отгородиться от мыслей о том, что бы он сказал Брианне, если бы встретил, а это бессмысленно. Он хотел сказать ей лишь одно, но это единственное, чего он не может сказать. Никогда.
Служивший входом полог палатки был опущен, но внутри горела свеча. Йен вежливо кашлянул, а Ролло, увидев, куда они пришли, замахал хвостом и добродушно тявкнул.
Полог тут же поднялся, и на пороге возникла Рэйчел с какой-то вещью в руках, которую штопала. Девушка улыбалась – услышала пса. Она была без чепца, ее волосы растрепались и выбились из прически.
– Ролло! – воскликнула она, наклонившись, чтобы почесать его за ушами. – Гляжу, ты привел своего друга.
Йен приподнял жестянку.
– Я принес жир. Тетя сказала, что он нужен твоему брату для его зада… то есть не для его зада, а просто для зада.
Йен смутился, – и все же он говорил с, наверное, единственной на весь лагерь женщиной, для которой «зад» – вполне обыденная тема разговора. Единственной, за исключением его тети. И, пожалуй, еще шлюх.
– Денни обрадуется. Спасибо.
Она протянула руку, чтобы взять жестянку, и ее пальцы коснулись пальцев Йена. Скользкая от жира жестянка выпала, и они оба за ней нагнулись. Рэйчел выпрямилась первой; ее волосы, теплые и пахнущие ею, коснулись его щеки. Йен бездумно взял ее лицо в ладони и подался вперед. Увидел, как ее глаза вспыхнули и потемнели, и целых два мига наслаждался теплом и счастьем, когда его губы касались ее губ, а его сердце лежало в ее ладонях.
Затем одна из этих ладоней хлестнула его по щеке, и он отшатнулся, словно насильно разбуженный пьяница.
– Ты что творишь? – прошептала Рэйчел. Ее глаза стали круглыми, словно блюдца; она отпрянула и прислонилась к стене палатки, словно желая пройти сквозь нее. – Ты не должен!..
Он не знал, что сказать. Слова из разных языков перемешались в его голове, и он молчал. Первым из этой мешанины всплыло гэльское слово.
– Mo chridhe[40], – сказал Йен и вздохнул – впервые с того мига, как коснулся ее. Затем пришли слова на могавском, глубинные и откровенные: «Ты нужна мне». Последними появились слова на английском, больше всего подходящем для извинения: – Я… Я прошу прощения.
Она дернулась, словно марионетка.
– Да…
Нужно было уйти – Рэйчел испугалась. Он знал это, но знал и еще кое-что. Она испугалась не его. Он медленно-медленно протянул к ней руку… И чудо, ожидаемое и все равно невероятное, произошло – ее дрожащая рука протянулась навстречу. Йен коснулся кончиков ее пальцев. Холодные. Мысленно он почувствовал прохладу ее тела на своем; заметив, как отвердели ее соски под платьем, буквально ощутил прохладную тяжесть ее маленьких округлых грудей в своих ладонях, вес ее бедер, озябших и твердых…
Он потянул Рэйчел на себя. И она пришла, покорная, беспомощная, привлеченная его жаром.
– Нельзя… – еле слышно выдохнула она. – Мы не должны…
Он сознавал, что, разумеется, не может просто повалить ее на пол, задрать мешающееся платье и овладеть ею, хотя этого требовала каждая жилка его тела. Смутное воспоминание о приличиях всплыло в памяти. И он с большой неохотой отпустил ее руку.
– Конечно, нет, – произнес Йен на безупречном английском.
– Я… ты… – Она сглотнула и провела запястьем по губам.
Не для того, чтобы стереть его поцелуй, а от изумления, как ему подумалось.
– Знаешь… – Рэйчел беспомощно умолкла.
– Меня не волнует, любишь ты меня или нет, – сказал он, чувствуя, что не лжет. – Сейчас меня беспокоит, не умираешь ли ты уже от любви.
– Я не говорила, что люблю тебя!
Что-то шевельнулось в его груди. Может, смех, а может быть, и нет.
– И лучше не говори. Я не дурак, да и ты тоже, – тихо сказал Йен.
Она невольно потянулась к нему, и он слегка отодвинулся.
– Лучше не прикасайся ко мне, – сказал он, пристально глядя в ее глаза цвета зелени под водопадом. – Потому что, если ты коснешься меня, я возьму тебя здесь и сейчас. И тогда обратного пути не будет.
Рука Рэйчел повисла в воздухе.
Он отвернулся и ушел, ощущая такой жар, что, казалось, ночной воздух вокруг тела превращался в пар.
* * *Рэйчел потрясенно застыла, прислушиваясь к грохотавшему в груди сердцу. Затем что-то звякнуло, она опустила взгляд и увидела Ролло. Пес тщательно вылизывал остатки гусиного жира из упавшей жестянки.
– О боже, – воскликнула Рэйчел и закрыла ладонью рот, опасаясь, что если сейчас засмеется, то у нее случится истерика.
Пес поднял голову; в свете свечи его глаза отливали желтым. Он облизнулся и дружелюбно махнул хвостом.
– И что мне делать? – спросила его Рэйчел. – Тебе хорошо: можешь бродить за ним весь день, а ночью спать в его кровати, и никто ничего не скажет.
Колени дрожали, и она села на табурет. Схватила пса за пышный воротник.
– Что он хотел сказать, когда заявил: «Меня беспокоит, не умираешь ли ты уже от любви»? Он имел в виду тех дурочек, что чахнут, млеют и бледнеют от любви, подобно Абигейл Миллер? Хотя вряд ли она умрет ради кого-то, не говоря уж о ее бедном муже. – Рэйчел посмотрела на пса и потрепала его за шею. – И что он имел в виду, когда поцеловал ту девчонку – Боже, прости мне недостаток любви к ближнему, но нельзя же быть слепой, – а потом, три часа спустя, – меня? Скажи! Что он имел в виду?
Рэйчел отпустила пса. Ролло вежливо лизнул ее ладонь и бесшумно выскользнул из палатки – наверняка передавать ее вопросы своему беспокойному хозяину.
Нужно разогреть кофе и сделать что-нибудь на ужин – скоро вернется Денни, голодный и замерзший. Однако девушка продолжала
