Я распаковал корзину, осмотрел небогатые свои пожитки. У меня были амитрайские одежды синдара, что уже лишились шафранно-желтого цвета и сделались серо-бурыми, был зимний кафтан и штаны, несколько перевязей и туник, шарф, носки, пустынный плащ. Все эти вещи я старался штопать и стирать, едва только удавалось, но они все равно истерлись и потрепались. У меня были еще две пары латаных сапог, военные сандалии в очень неплохом состоянии, миски, кружка, ложка, щипчики для еды, платок, немного всяких мелочей, трубка Бруса и посох шпиона, а еще мой шар желаний.
Наличных осталось у меня пять шелягов, два скойца и один пенинг.
Вспомнилось мне, что у меня были меч, щит, шлем и кольчуга, а еще лук и стрелы, и что все это пропало в Долине Скорбной Госпожи. Вынеси я их, мог бы их тут продать. Они, конечно, были не лучшего качества и не новые, но полагаю, что я получил бы за них как минимум пять марок. Это уже не говоря об экипировке разведчика, которую я носил до того и которую продали на приграничном торге.
Я сошел в баню и постирал одежду, остальные свои вещи разложил на подоконнике и развесил на колышках, вбитых в стену. Убрал в сторону горстку монет – примерно пару скойцев, – остальные же сложил ровным столбиком, завернул в платок и спрятал внутрь посоха шпиона, который воткнул между жердями кровати и оплел ремнями так, чтобы он не слишком-то выделялся между остальными палками, на которых лежал сенник.
Когда я закончил эти дела, миновал полдень, а потому я спрятал отложенные деньги в кошель, укрыл тот в одном из карманов за пазухой куртки разведчика и пошел в город.
Просто так, без цели. Мне нужна была глиняная дешевая лампа и масло к ней, если, конечно, я не хотел набить шишек в темноте. Да и что мне было сидеть в спальне? Я хотел узнать окрестности, возможно, купить несколько овощей и что-то для супа, проверить, известен ли здесь ореховый отвар, поискать бакхун или корень мыльницы. Посидеть где-нибудь и попить пива. Простые, несущественные дела. Меня тут уже никто не преследовал. И мне некуда было направляться. Не было у меня дел более важных, чем простые действия, позволяющие пережить день. Я к такому не привык, и меня начало охватывать беспокойство. Глубокое и беспричинное.
Остальную часть дня я бродил по городу, как в молодые годы по улицам Маранахара. Лениво, без цели, присматриваясь к товарам на прилавках или подсаживаясь за столики с кружкой пива, чтобы понаблюдать за проходящими мимо людьми. Вот только в те годы я получал деньги ни за что, лишь за то, что я был наследником престола, к тому же никогда не отходил от меня мой учитель, проводник и наперсник. Друг. Брус. Тут, на спокойных улицах Ледяного Сада, я чувствовал, как сильно мне его не хватает. Как сильно не хватает мне всех остальных, кто исчез в неизвестности – или ушел Дорогой Вверх.
В сумерках я вернулся в гостиницу, с лампой, бутылкой дешевого жира, который немного коптил и отдавал рыбой, и с глиняным кувшином, несколькими репношками, фласолью, луком и кусочком мяса не пойми какого зверя. У меня был также узелочек с горстью соли и немного приправ, которых запах мне нравился или же казался знакомым. Я сел в зале внизу и сварил себе юшку, а потом сидел и смотрел в огонь, попыхивая трубкой.
Никто не обращал на меня внимания. Лишь трое мужчин за длинным столом, которые выкладывали на столешницу гладкие дощечки, покрытые странными знаками, каменные кружки и монеты, пригласили меня сыграть. Я вежливо отказался, объясняя, что не знаю правил и что денег у меня слишком мало, чтобы тратить их за игрой.
За другим столом сидело и несколько крикливо одетых женщин, болтающих друг с дружкой, хихикающих и расчесывающих друг другу волосы, а еще один худой муж, что таращился в пламя, как и я, только по другую сторону очага, легонько теребил струны небольшой арфы странной формы, которую держал на коленях.
Я пошел в свою комнату и закрыл за собой дверь на засов, чего не случалось со мной уже давно. Потом я лежал в темноте, прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы, к хихиканью и пению, топоту на ступенях и к разным шумам, которых я не мог распознать. Я еще долго не мог уснуть, чувствуя беспокойство.
На следующий день я встал еще до рассвета, съел кусочек сыра и пошел на Сольное Торжище искать тех, кому нужны люди для работы. И нашел их без проблем. Сольное Торжище было еще одной квадратной площадью, втиснутой между домами и первым кольцом стен, смотрела она на небольшую пристань. Соль продавали на длинных каменных столах, накрытых карнизами, и выглядела она иначе, чем те розово-белые плиты, которые я сопровождал в караване. Здесь лежали кучи белых кристалликов. Я заметил еще, что была она дешевле продаваемой у Людей-Медведей. Ищущие работы стояли бесформенной группкой чуть в стороне, при самом выходе из порта, сидели на пирсах или среди расставленных пустых корзин. Те, кому нужны были работники, носили длинные ветки, которые поднимали высоко над головой, чтобы их замечали в толпе, и выкрикивали разновидности работ, на сколько дней требовались люди и сколько они намерены им платить.
Тогда, в первый день, я отправился «на разгрузку, три дня, восемь пенингов за день, без еды!». Меня проводили в другой порт, тот, что был у рыбного рынка, где я целый день ходил с пирса на деревянный трап и сходни, что вели под палубу, и возвращался с мешком на плечах, корзиной, полной рыбы, или бочонком. Нес это все на повозки и тачки, рядком расставленные на набережной. Товары были тяжелыми, но не настолько, чтобы я не мог их носить, и каждый раз, когда на башнях городских храмов отзывались колокола, рассказывая обитателям, как течет время, нам позволяли немного отдохнуть, напиться воды из бочки и распрямить спины. Несколько раз я видел, как работодатель грозил кому-то розгой или кричал, но никого не ударили на самом деле.
И все же, когда отбили шесть колоколов, я был сильно уставшим, болели у меня плечи, руки и
