Второй путь был короче, но труднее. Нужно было ехать на юго-восток по сандерскому лесу, который становился все более густым и дремучим, поднимаясь на склоны гор, отделявших Монси от Сандера и Истилла. В какой-то момент тропа оказывалась слишком каменистой и неровной для лошадей, так что преодолеть перевал можно было только пешком. В трактирах по обе стороны перевала покупали или содержали лошадей тех, кто уходил в горы, и продавали или возвращали их тем, кто с гор сходил. Катса и По выбрали второй путь.
Лекион находился примерно в дне пешего пути за перевалом, а верхом и того меньше. Путь к городу змеился по плодородным долинам, из-за обилия струящейся с гор воды поросшим пышной зеленью. Повсюду было множество ручьев и потоков, таких же, как в континентальной части Лионида, как рассказал Катсе По, – по крайней мере, так описывала местность королева Монси в своих письмах, – и это делало пейзаж не похожим на все, что Катсе когда-либо доводилось видеть.
Пока они ехали, Катсе не удавалось спокойно представить себе необычайные пейзажи, ждущие впереди, потому что, проснувшись утром на сандерском постоялом дворе, она снова почувствовала, что ее разум попал во вчерашний водоворот.
Дар По защитит его от Лека, а По защитит ее.
Рядом с По она в безопасности.
Он ответил так легко, словно это какой-то пустяк. Но для Катсы искать защиты у другого человека было вовсе не пустяком. Никогда в жизни она этого не делала.
К тому же разве не легче было бы убить Лека сразу же, прежде чем он успеет заговорить или хотя бы пальцем пошевелить? Или заткнуть ему рот, обездвижить, найти способ лишить его колдовской силы? Или просто не терять самообладания и самой себя защитить? Катсе не нужно, чтобы ее защищали. Должно быть какое-то решение: должен быть способ защититься от Лека, если он и вправду обладает Даром, о котором они подозревали. Нужно только хорошенько поразмыслить.
Поздно утром на землю начали падать редкие капли. К полудню морось превратилась в дождь, в холодный дождь, который все лил и лил не переставая и скрывал от взгляда лесную дорогу впереди. В конце концов, промокнув до нитки, путники остановились и кое-как разбили лагерь, стараясь успеть до наступления темноты. Густой лес по обе стороны дороги немного укрывал от дождя. Они привязали лошадей под огромной сосной, от которой пахло живицей, стекавшей с ветвей вперемешку с дождевой водой.
– Более сухого места нам не найти, – сказал По. – Огонь разжечь нельзя, но хотя бы спать под дождем не придется.
– Разжечь огонь можно всегда, – возразила Катса. – Я этим займусь, а ты раздобудь что-нибудь, что можно на нем приготовить.
Взяв лук, несколько скептически настроенный По отправился в лес, а Катса принялась разжигать костер. Дело было непростое, – казалось, весь мир вокруг насквозь пропитан водой. Но обнаружилось, что сосна уберегла от влаги часть иголок, лежащих вблизи от ствола, а еще Катса нашла несколько не очень сырых листьев и одну-две веточки. После удара ножа и нескольких аккуратных дуновений пламя, кое-как укрытое от ветра ладонями, стало медленно разгораться в маленькой сырой башенке из щепок. Катса с удовольствием потянулась к нему, и лицо обдало теплом. У нее хорошо получалось найти подход к кострам – в путешествиях с Оллом и Гиддоном она всегда отвечала за огонь.
Вот и еще одно доказательство того, что ей, чтобы выжить, не нужна посторонняя помощь.
Катса отошла от язычка пламени в поисках того, что можно было бы ему скормить, и, когда По, мокрый до нитки, вернулся в лагерь, с радостью увидела у него в руке упитанного кролика.
– Мой Дар определенно растет, – сообщил он, вытирая лицо. – С тех пор как мы въехали в лес, я намного отчетливее ощущаю зверей. Этот кролик прятался в корнях дерева, и мне кажется, я не должен был знать, что он там… – Он умолк, заметив маленький дымящий костерок, и засмотрелся на то, как она раздувает его и подкладывает веточек и сучьев. – Катса, как ты это сделала? Ты просто чудо.
Она рассмеялась. По присел рядом.
– Наконец-то ты смеешься. Ты весь день такая тихая. Знаешь, я не думал, что настолько замерз, пока не почувствовал тепло костра.
Греясь, По занимался ужином и болтал. Катса принялась открывать сумки и развешивать одеяла и одежду на нижних ветвях сосны, чтобы хоть немного их просушить. Когда мясо наконец зашипело над огнем, По присоединился к ней. Он развернул карту и подержал мокрый угол над костром, потом открыл мешочек со снадобьями Раффина и осмотрел их, раскладывая надписанные конверты с указаниями сушиться на камнях.
В лагере было уютно – вокруг падали капли дождя, а их согревал костер, пахло горящим деревом и поджаренным мясом. Болтовня По убаюкивала. Катса следила за костром и улыбалась его рассказам. В ту ночь она уснула, завернувшись в полусырое одеяло, успокоенная уверенностью, что смогла бы без чьей-либо помощи выжить где угодно.
Посреди ночи Катса вдруг проснулась от леденящего кровь чувства, что По ушел и она осталась одна. Но это был, должно быть, обрывок сна, просочившийся в сознание, потому что в мерном стуке капель отчетливо слышалось его ровное дыхание. Она повернулась и села, глядя на очертания тела По в темноте, протянула руку и коснулась его плеча. Просто чтобы проверить. Он никуда не делся – он был здесь, и они вместе ехали по сандерским лесам к границе Монси. Катса снова легла, не отрывая взгляда от спящего По.
В конце концов, если ей и вправду понадобится защита, она согласится. Она не настолько горда, чтобы не принять помощи от друга. Он ведь уже тысячу раз ей помогал.
И сама будет защищать его с такой же готовностью, если будет нужда… если вдруг когда-нибудь он дрогнет в битве или будет искать приюта, пищи, теплого очага в дождливую ночь. Она поделится с ним всем, что у нее есть, и защитит от любой опасности.
Значит, решено. Закрыв глаза, Катса провалилась в сон.
Когда Катса проснулась на следующее утро, она не поняла, что с ней случилось, но ее охватило настоящее бешенство. Объяснить это было невозможно, и, наверное, По это знал, потому что не просил объяснений. Он лишь заметил, что дождь перестал, проследил, как она, сознательно избегая смотреть на него, свернула одеяло, и понес свои сумки туда, где стояли лошади. Катса по-прежнему не смотрела на него, пока они ехали, но По ничего не говорил,
