– Ты первый человек из всех, что я встречала, который, как мне кажется, стоит того, чтобы стать моим мужем. А я, как мне кажется, первая из встреченных тобой женщин, достойная стать твоей женой.
Она говорила с полной уверенностью, будто знала, что права насчет его отношения к ней. Но он старался держать подобные мысли отдельно от остальной части своего сознания, по крайней мере, до тех пор, пока не сможет все трезво оценить. Теперь было совсем не время для таких мыслей. Его ждали война, которую нужно было выиграть, и дядька, которого нужно было убить.
– Подождем пока обсуждать это, – сказал он.
– Не думаю, что стоит ждать, – ответила Тира. – Я выйду за тебя сегодня же.
– Сегодня? – он смотрел на нее в упор, пораженный ее прямотой, но и восхищенный ею. – Почему сегодня?
– Потому что послезавтра ты станешь королем, а я не хочу, чтобы ты или кто-либо еще думал, что я выхожу замуж за твою корону. Я не хочу выходить за Стирбьорна Сильного. Я хочу, чтобы годы спустя, когда наши внуки будут сидеть у твоих ног, ты рассказал им об этой ночи. Ты расскажешь им, что я хотела тебя в мужья, еще когда ты был в изгнании. Я хотела выйти замуж за Бьорна.
Стирбьорну было приятно услышать, как она произносит его настоящее имя, и у него не было никакого желания поправлять ее. Он еще некоторое время разглядывал ее, и она больше ничего не говорила, вероятно, желая дать ему время, чтобы подумать. Это правда, он собирался однажды жениться, правда и то, что он предпочел бы Тиру любой другой женщине из тех, кого когда-либо встречал. Но сегодня? Почему нужно непременно сегодня?
С одной стороны, ее слова были сущим безумием. С другой стороны, она значила для него больше, чем что-либо, с чем ему доводилось сталкиваться в безумном мире.
– Каким образом ты хочешь жениться? – спросил он.
– По-старому, – ответила она. – Пред ликом богов.
– А выкуп за невесту? Традиции?
– Это меня не волнует.
Он кивнул и снова задумался, пока не пришел к решению, которое фактически уже принял, хотя и не сразу осознал это.
– Я женюсь на тебе сегодня, – сказал он. – Но попрошу кое о чем, что тебе не понравится.
Она улыбнулась, и, взглянув на нее в этот момент, он понял наконец, до чего она красива.
– О чем? – спросила она.
– Я прошу тебя не сражаться завтра, – сказал он. – Ты должна уйти с поля боя.
– Что? – ее улыбку как рукой сняло. – Мой муж не попросил бы меня…
– Завтра я могу погибнуть, – сказал он.
Это был первый раз, когда он сказал такие слова кому бы то ни было – в том числе себе самому. Единственным, что заставило его признаться себе в этом, была любовь, но любовь не к Тире (хотя он и был уверен, что когда-то полюбит ее), а к Гирид – его сестре.
– Я не хочу умирать, – сказал он. – Но норны уже отмерили нить моей судьбы, и если завтра она закончится, я попрошу тебя кое-что передать моей сестре. Она будет и тебе сестрой. Я попрошу утешить ее, занять мое место рядом с ней.
Тира смотрела на него с тем же отсутствующим выражением лица, которое он уже видел чуть раньше, и он задавался вопросом, сможет ли когда-нибудь понять, что за ним скрывается. И если сможет, сколько лет на это уйдет.
– Я знаю, что не заставлю тебя уйти, – продолжил он. – Я и не пытаюсь. Но я прошу тебя. Будешь ли ты так добра?
Тира очень долго не отвечала, но он понимал, что лучше не давить на нее.
– Хорошо, – наконец ответила она. – Хотя я и не думала, что соглашусь.
Он рассмеялся.
– Я и сам не думал.
Затем Стирбьорн кивнул в сторону леса.
– Теперь нужно соорудить алтарь.
Вдвоем они вышли из лагеря и углубились в Мирквуд, и вскоре дошли до огромного валуна, в два раза выше, чем Стирбьорн. Он треснул прямо посередине и напоминал голову ледяного великана, которую Тор проломил своим молотом. В сумерках Стирбьорн собрал несколько плоских камней и сложил их в кучу перед валуном, соорудив алтарь. Пусть у них и не было зерна и меда, он поместил на него золотой браслет. Когда все было готово, Стирбьорн дал Тире свой меч и поклялся быть ее мужем, чтить ее больше всех прочих и не позволять никому сказать слово против нее. Затем она дала Стирбьорну свой меч и принесла те же клятвы, и тем самым они скрепили свой брак перед богом Фрейром, который был прародителем всех королей свеев.
– Теперь кровавая жертва, – произнес Стирбьорн. – Я найду животное…
– Нет, – Тира взглянула на его пояс. – У нас уже есть подношение, которое должно понравиться богам.
Стирбьорн опустил глаза, снял с пояса ножны и извлек из них кинжал Синезубого. Пару мгновений он разглядывал его, а затем поместил на алтарь и принес христианскую реликвию в качестве подношения Тору. Он попросил громовержца о помощи в предстоящем бою и воткнул кинжал в трещину, рассекавшую валун. Прикрыв его камнями, он скрыл кинжал от постороннего взгляда. Завершив обряд, Стирбьорн и Тира вернулись в лагерь как муж и жена. Кинжал остался в укромном месте. Если он все еще был там, Шон с легкостью отыскал бы его.
– Исайя, – позвал Шон. – Меня слышно? Вы видели?
– Да, – ответил Исайя. – Отличная работа, Шон. Превосходная.
– Вы определили место?
– Да. Я могу отключить тебя от «Анимуса» прямо сейчас. В любом случае, воспоминания Стирбьорна подходят к концу.
– К концу? – Шон, хотя и выполнил свою задачу в симуляции, не был готов оставить предка позади. – Почему?
– Похоже, Стирбьорн вскоре передаст свои генетические воспоминания ребенку, зачатому с Тирой. У нас нет ДНК его воспоминаний после этой ночи.
– Значит, детей у него больше не было?
– Нет. Разумеется, нет.
– Почему «разумеется»?
– Я… Я думал, ты в курсе. Это исторический факт: Стирбьорн погиб в битве у Полей Фюри.
Глава 20
Оуэн стоял в коридоре, не похожем ни на что, с чем ему уже пришлось столкнуться в этой симуляции. Лес и Путь казались старинными или, вернее, примитивными, а это место выглядело современным. Серые стены с обеих сторон были выполнены из металлических плит, испещренных сетью тонких блестящих золотистых линий наподобие микросхем. Впереди маячил вход в ярко освещенное помещение, напоминавшее грот.
– Не похоже на архетип, – произнес Оуэн.
– Другого пути у нас нет, – ответила Грейс.
Все трое прислушались и осторожно пошли по коридору, который, казалось, пульсировал и, как Оуэн заметил боковым зрением, испускал свечение, однако, когда он смотрел прямо на стены, этого не было заметно. Их шаги были почти бесшумными, но глубокий резонирующий шум наполнял пространство вокруг них подобно мерному сердцебиению, и его нельзя было не почувствовать. Дойдя до конца коридора,
