Ее не будет только пять минут. Ничего не случится.
Простучав каблуками по старой лестнице – всего один пролет до неба, – Чайка с усилием подняла люк, ведущий на плоскую крышу лазарета. Раньше тут висел амбарный замок, и поначалу она каждый раз вскрывала его шпилькой, но доктор Пита поймал ее за этим занятием и велел не валять дурака. На следующий день замок убрали.
Морской воздух захлестнул и обволок ее. Сан-Мора спал, подрагивая прибрежными огнями у линии причала, а старинный маяк, пустивший корни в скалу, лениво ощупывал волны желтым лучом.
Чайка потянулась и с наслаждением похрустела шеей. Покончив с упражнениями, девушка, чуть ли не танцуя, приблизилась к баку резервуара, зачерпнула полные пригоршни воды и умылась. Она с удовольствием искупалась бы в море, пусть даже и ночью, но для этого по местным законам незамужним девицам требовалось сопровождение. Да и специального костюма у нее не было.
В портсигаре оставалось всего две папиросы. Так и быть, до утра она потерпит, а после смены первым делом сходит в лавку – по понедельникам туда завозили дивный пряный табак с гвоздикой и почти без примеси сена.
В сущности, ей было вовсе не обязательно находиться здесь, в этой развалине, пропахшей мочой и хлором, которую местные называли больницей. Деньги все еще были при ней: хрустящие лиловые купюры не тронула вода, пока она скрывалась от выстрелов под сводами пирса в ту ночь. В любой момент она могла бросить опостылевшие чепчик с фартуком под ноги толстухе-медсестре, поехать в ближайший крупный город и купить там собственную квартиру с мебелью. А еще платья – целый шкаф неношеных тряпок, сшитых точно по мерке, и несколько пар туфель.
Чайка хмыкнула и выпустила струйки дыма через ноздри. Все это чудесно, но пока она останется здесь. По крайней мере пока Вербер не придет в себя. Вот уже почти месяц он дрейфовал на грани между тем и этим светом. Рана оказалась скверной – пуля пробила левое легкое, а потому она приняла его за мертвого, когда ближе к рассвету нашла на песке с кровавой пеной на губах. То, что великан дотянул до приезда телеги доктора, само по себе было чудом.
Совесть не позволила девушке бросить его одного, но она боялась привлекать внимание, расплачиваясь за лечение гульденами, а потому нанялась сиделкой. «Это ненадолго», – уговаривала себя Жизель, но дни и ночи на дежурстве сменяли друг друга, луна прошла путь от полновесного апельсина до прозрачного серпа и обратно, а она все еще кормила с ложки вялые рты и выносила судна. Она чувствовала, что еще месяца здесь не вытерпит. Нужда была ей привычна, культи и нарывы не пугали – Чайка и не то видала в ночлежках Хестенбурга, – но прислуживать больным было почти невыносимо. Немощь других наполняла ее яростью.
– Лучше бы Павлу встать и пойти своей дорогой, – буркнула она и щелчком сбросила окурок с крыши.
Об остальных с корабля она не думала. Запретила себе думать.
Оранжевый уголек прочертил в темноте дугу и, проследив за ним, Жизель заметила, как по единственной дороге к больнице на предельной скорости мчался черный паромобиль.
– О, проклятье!
Подобрав юбку, девушка ринулась обратно к люку, не прекращая сквернословить ни на секунду.
***Людей Дона привозили с увечьями, и почти всегда требовалась срочная операция. С тех пор как Чайка устроилась к доктору Пите, это был уже третий.
Она встретила его по пути на первый этаж, где глухие удары уже сотрясали входную дверь. Доктор, громко ругаясь, натягивал халат. Тот был настолько белым, что светился в сумраке коридора, слабо освещенного масляными лампами.
– Сестра, свет в операционную, быстро. Включите генератор, прокипятите инструменты.
– Я не сестра, я сиделка! Могу ее позвать и принести что-то из кладовой, я делала это раньше. – Интуиция запоздало подсказывала Жизель, что не стоило попадаться доктору на глаза так скоро. – Бинты, морфин…
– Мне начхать, кто вы там. Сестры нет, она принимает роды в деревне. – Пита бешено вращал глазами. – Ну, пошла, бегом!
За дверью раздавались разъяренные вопли людей Дона.
Рыкнув с досады, Чайка бегом припустила в обратную строну. По пути она заскочила в кладовую, сметя в тележку все, что попалось на глаза. Понадобится или нет – разберутся позже. Бутылочка коричневого стекла покатилась по краю полки и с дребезгом раскололась о кафельный пол. Резкий запах заставил Чайку закашляться, брызнули слезы.
Такая подстава! Денежки за акушерство сестра точно положит в собственный карман, а ей отдуваться.
В операционной, как называлась жуткая каморка без окон, едва помещались оцинкованный стол, генератор, умывальник и тележка с инструментами, которую Чайка с лязгом втолкнула в двери. От всех этих звуков у нее разнылся зуб.
Щелчком тумблера девушка запустила генератор. Это была по-своему завораживающая штуковина, стоившая как целый дом: внутри, запертые в стеклянных колбах, бегали по медным спиралям лиловые молнии. Но Чайке некогда было любоваться. Она поставила лоток с хирургическими инструментами в бойлер, благодаря счастливую звезду за то, что видела, как это делается.
Аппараты загудели, под потолком загорелась лампа, заливая стол ярким светом. Тем временем доктор Пита вместе с двумя крепкими мужчинами втащил пациента в операционную. Чайка обернулась – и едва сдержала крик: было похоже, что с человека содрали кожу. Через мгновение она осознала, что это не так. Вся его левая рука, плечо, шея и лицо были покрыты уродливыми волдырями, а запястье…
Даже из своего угла Жизель отчетливо разглядела белизну кости в развороченной плоти предплечья.
Мир подернулся зыбким маревом, в ушах зашумело, ее будто придавило чересчур тяжелым одеялом. Сквозь этот гул она все же расслышала указания доктора Питы и принялась выполнять их так быстро и сноровисто, как только была способна.
«Меня не должно здесь быть, – мысленно твердила Чайка, передавая инструменты и подставляя лоток под осколки кости, извлеченные доктором из разорванных мышц. – Мне здесь не место».
Она видела многое, но это было чересчур.
В какой-то момент ее начало трясти. Сначала дрожь охватила пальцы, потом плечи начали дергаться, как от плача, Жизель ощущала приближение позорной истерики. Костяные скорлупки подскакивали и снова стукались о дно лотка.
В шуме собственной крови она различала обрывки разговора доктора с людьми Дона.
– Рукав затянуло под шестерню и раздробило кость…
– Мне не собрать ее. Нет, не собрать, придется…
– Пока он дергался, вырвал шланг… Кипяток лился добрую минуту!
– А там разжали и…
– Думаю, выхода нет…
Мужчина на операционном столе от пережитых страданий
